Наука под гнетом российской истории

Ничего не изменилось и к концу 40-х годов. 1 декабря 1848 г. Д.П. Бутурлин, военный историк, председатель тайного «Комитета для высшего надзора за духом и направлением печатаемых в России произведений» предложил, – видимо для простоты – закрыть все университеты. “Многие считали это несбыточным… – записал в своем дневнике А.В. Никитенко. – Они забыли, что того только нельзя закрыть, что никогда не было открыто” [233]. Еще одна выдержка из его дневника: 7 января 1849 г. прошла молва о закрытии Петербургского университета: “… но ведь закрыть Университет, значит, уничтожить науку, а уничтожить науку – это безумие в человеческом, гражданском и государственном смысле. Во всяком случае ненависть к науке очень сильна… Они забывают, что науке единственно Россия обязана, что она еще есть, и нельзя же в самом деле выбросить из ее истории целых полтораста лет!… В России много происходило и происходит такого, чего нет, не было и не будет нигде на свете. Почему же не быть и этому? ” [234].

Князь П.А. Ширинский-Шахматов, товарищ министра народного просвещения С.С. Уварова, писал Николаю I, что следует радикально изменить преподавание в университетах, чтобы “все положения и выводы науки были основываемы не на умствованиях, а на религиозных истинах” [235]. Все же, что шло вразрез с «генеральной линией» нещадно изгонялось и запрещалось. На профессора Московского университета К.Ф. Рулье завели целое дело за публикацию книги «Жизнь животных по отношению ко внешним условиям». Ее изъяли из продажи, вырезали заключительные страницы, где излагались выводы автора, заменили их новыми и в таком виде допустили до публики. Профессор безмолствовал. Да, люди думающие впали в прострацию, наступила интеллектуальная кома. Историк Т.Н. Грановский писал: “Сердце беднеет, верования и надежды уходят. Подчас глубоко завидую Белинскому, вовремя ушедшему отсюда… Если б не жена” [236].

Разве возможно было в таких условиях обеспечить научную проработку технических проблем развивающегося производства? Нет, конечно. Причины подобной аномалии мы уже знаем. И все же – еще одна.

При всем при том, что наука в России всегда была государственной, но само занятие наукой не считалось делом государственного и общественного значения (еще одна «особость»). Это было личным делом тех, кто посвятил свою жизнь служению Истине. К тому же на полное общественное равнодушие к науке накладывался сильный административный гнет, что и определяло «научный климат». “На каждом шагу, – писал В.И. Вернад-ский, – мы чувствуем тот вред, какой наносится дальнейшему научному развитию в нашей стране… отсутствием в этой области исторической перспективы” [237].

Аукнулось это довольно быстро. Уже к середине XIX века стала вырисовываться резкая диспропорция между научным потенциалом и наличной материально-технической базой. Наука все же развивалась, но результаты научного поиска оставались только достоянием ученых трудов Академии наук, более они никому были не нужны. Промышленники же предпочитали покупать готовую технику в Европе, чем раскручивать бюрократический маховик в собственной стране. Одним словом, между чисто академической деятельностью и запросами промышленности начинала вырастать непробиваемая стена. Этот тезис мы проиллюстрируем одним, зато наиболее выразительным, примером.

Речь пойдет об истории организации в России государственной геологической службы.

… Существуют два вида зависимости науки от государ-ства: идеологическая и финансовая. Наиболее идеологически зависимыми всегда были науки гуманитарные: философия, история, психология. Что касается финансовой зависимости, то здесь в полной государственной кабале оказывается геология, вне государства она вообще существовать не может.

Объясняется это достаточно просто. Каждое государство, заинтересованное в нормальном экономическом развитии, долж-но знать: на какие полезные ископаемые оно может рассчитывать. Чтобы получать исчерпывающую информацию по этому вопросу, оно содержит на средства бюджета так называемую геологическую службу, т.е. систему геологических учреждений разного профиля, ведущих планомерное изучение недр и составляющих государственные геологические карты. Эти карты – глаза геолога. Глядя на них, он может с определенной вероятностью сказать, в каком районе какие полезные ископаемые могут встретиться. Затем туда выезжает разведочная экспедиция и уже ведет поиск того, что было предсказано по карте. Если найдут, то за дело берутся геолого-разведчики: они бурят скважины, пробивают горные выработки и в итоге дают заключение – стоит или нет начинать здесь добычу найденного сырья, либо его следует поискать в другом месте, где оно будет лучшего качества, в большем количестве да еще поближе к морскому порту или железной дороге.