Наука Ренессанса. Триумфальные открытия и достижения естествознания времен Парацельса и Галилея. 1450–1630

Прежде всего я хочу, чтобы вы убедились, что человек, работу которого я сейчас рассматриваю, во всех областях знаний и во владении астрономией не ниже Региомонтана. Я бы скорее сравнил его с Птолемеем, не потому, что считаю Региомонтана ниже Птолемея, а потому, что мой учитель разделяет с Птолемеем счастье завершения с Божьей помощью переустройства астрономии, которую тот начал. А Региомонтан – увы, жестокая судьба – покинул этот мир раньше, чем успел возвести свои колонны[16].

Николай Коперник родился в 1473 году, когда «Альмагест» Птолемея еще не был напечатан. В 1496 году Коперник, завершив учебу в университете Кракова, отправился для продолжения образования в Италию. В это время «Альмагест» все еще можно было прочесть в виде манускрипта (большинство манускриптов находилось в Италии), а «Эпитома» Региомонтана как раз печаталась. Коперник родился в мире, где астрономы двигались на ощупь, отыскивая путь к реформам, а получил образование в мире, где к ним был сделан лишь первый шаг, – овладение птолемеевой астрономией. К тому времени, когда Коперник завершил вводную часть обучения в области астрономии, его учителя уже начали признавать: хотя интенсивное изучение «Альмагеста» – предварительный этап, необходимый для продвижения вперед, знать только то, что знал Птолемей, – недостаточно, чтобы вдохнуть новую жизнь в астрономию.

Тем не менее гуманистический принцип, утверждающий, что все знания идут от древних, еще не утратил жизненной силы, поэтому, когда Птолемей не мог оказать нужной помощи, астрономы посчитали разумным сделать следующий шаг – исследовать более раннюю греческую астрономию, которая была забыта с появлением птолемеевой системы. Воспитание и образование Николая Коперника не побуждало его к поиску радикально новых идей. У него были все основания предполагать, что остро необходимые в астрономии реформы можно провести, строго придерживаясь гуманистических принципов. Таково было наследие Пурбаха. Все это ясно и откровенно заявил Коперник в предисловии к своей знаменитой работе «О вращении небесных сфер» (1543), широко известной под названием De Revolutionibus. Он писал: «Я думал о методе определения движения мировых сфер и пришел к выводу, что математики (то есть астрономы) непоследовательны в этих исследованиях…Я долго размышлял о неопределенности математических традиций в установлении движений сфер… Поэтому я принял на себя труд перечитать всех философов, которые только мог достать, чтобы выяснить, высказывал ли когда кто-нибудь мнения, что у мировых сфер существуют движения, отличные от тех, которые предполагают в математических школах»[17].

Это вовсе не революционный подход. Впрочем, Коперник никогда не собирался совершать революций. Он не был первооткрывателем и не пытался сделать ничего, что до него не пытались сделать другие. Многие астрономы использовали древние идеи, чтобы опровергнуть Птолемея в странном смешении иконоборства и уважения к авторитету, столь характерному для XVI века. Коперник один избрал систему (он считал ее пифагорейской), которая имела глубокие революционные последствия, хотя они стали ясны только следующему поколению. Еще никогда такой консервативный и скромный мыслитель не имел столь сильного будоражащего влияния на сердца и души людей. И крайне редко столь консервативный ученый оказывался, пусть даже непредумышленно, таким отважным, принимая невероятное.