Наука Шерлока Холмса: методы знаменитого сыщика в расследовании преступлений прошлого и настоящего

Тут нет никакой тайны.

Дальнейшее изучение заметки приводит к заключению, что слова вырезали с помощью маникюрных ножниц: снова тонкая работа, с которой вряд ли кто-то сможет поспорить. Но вот то, что начинается дальше, выглядит намного менее достоверным: поскольку слова наклеены неровно, Холмс заключает, что заметку изготавливали в спешке, а из того, что адрес написан текущим пером, которое обмакивали в чернильницу, где было мало чернил, он делает вывод, что все делалось в отеле. Но оба заключения вызывают вопросы: может быть, слова намеренно расположили таким образом? И определенно не только в отелях можно найти текущее перо и чернильницу, куда налито небольшое количество чернил.

Эти примеры демонстрируют тот способ мышления, который эксплуатирует Шерлок Холмс, называя при этом «дедукцией», хотя на самом деле это «индукция» или в большинстве случаев «абдукция»: производство вероятностных заключений на основе нескольких наблюдений. Это в чем-то похоже на тот способ, с помощью которого искусственный интеллект и средства сбора информации социальных сетей работают для того, чтобы формировать целевую рекламу.

Холмс использует все три способа мышления, описанных в начале данного раздела. Иногда он на самом деле обращается к дедукции. В рассказе «Случай в интернате» (1903), например, он начинает с гипотезы, что велосипед проехал по земле к северу от здания школы, а затем отправляется туда, чтобы проверить свою гипотезу. В рассказе «Дьяволова нога» (1910) Холмс исходит из гипотезы о том, что Мортимер Тридженнис умирает таким же образом, как и его сестра. Детектив ссылается на этот процесс как на «мышление в обратном направлении или аналитически».

Воображаемая схема размышлений Холмса (вроде тех диаграмм, которые можно видеть в современной полицейской драме на ТВ) помогает объяснить, как именно он работал. Посмотрим на ход мысли великого детектива в «Пестрой ленте» (1892).

Холмс, интуиция и воображение

Разговоры о дедукции, индукции и абдукции, а также параллели с искусственным интеллектом могут завести нас в ловушку, в которую попал Стэмфорд, сказав, что Холмс «слишком одержим наукой» и «это у него граничит с бездушием» (см. с. 20). Ватсон совершает ту же самую ошибку, когда восклицает: «Вы [Холмс] на самом деле авто-матон, считающая машина! Иногда в вас есть определенно нечто совершенно нечеловеческое»[17].

Но сам доктор не стал бы делить жилище с автоматоном, и детектив Конан Дойла никогда не получил бы всемирной известности, будь он просто механизмом, делающим логические выводы. Гений автора состоял в том, чтобы скомбинировать разум и науку с эксцентричностью и богемностью эпохи, чтобы получить сурового логика, который принимает наркотики и совершенно иррациональным образом держит сигары в ведерке для угля, табак насыпает в персидскую шлепанцу, а письма, на которые не отвечает, использует как цель для метания ножа. Подобный человек может покраснеть от удовольствия, когда его хвалят, и это выдает его «человеческую любовь к восхищению и поклонению» (рассказ «Шесть Наполеонов»).

Все это имеет смысл, когда мы ближе смотрим на собственное изложение Холмса, которое он использует, описывая свои методы. Когда в «Собаке Баскервилей» доктор Мортимер предполагает – как могли предположить мы сами, учитывая случай с версией насчет Афганистана, описанный выше, – что дедукция Холмса просто «догадки», детектив в ответ терпеливо объясняет, что он лишь «взвешивает все возможности, с тем чтобы выбрать из них наиболее правдоподобную». Конечно, он «научно использует воображение» на регулярной основе, но всегда имеет для него «твердую материальную основу».

Этот метод нам описывают очень рано, когда в заключении «Этюда в багровых тонах» Холмс объясняет Ватсону, что его метод «ретроспективного рассуждения» начинается с того, что детектив именует «собственным внутренним сознанием»[18], и он переходит к изучению следов, ведущих к начальной точке. Примерно такое же утверждение он делает в «Серебряном», где подчеркивает «ценность воображения», и в «Долине ужаса» (1914), когда риторически вопрошает: «Как часто воображение становится матерью истины?»

В его случае достаточно часто.

Ватсон часто отмечает и комментирует смесь логики и воображения, которую он наблюдает в характере друга. В «Союзерыжих» (1891) он, например, описывает, как «двойственную натуру» Холмса качает от «предельной точности и проницательности» к «поэтическому и созерцательному настроению»; в иных ситуациях он обращается от «крайней прострации к невероятной энергичности» и «его блестящие умственные способности поднимаются до уровня интуиции». Эта двойственность будет изучена нами далее, когда мы посмотрим ближе на характер Холмса на с. 179.