Он не мог шелохнуться. Все мышцы словно онемели. Он с большим трудом засунул носовой платок обратно в карман и подвинул Эмили так, чтобы она лежала хоть немного удобнее. Она неловко шевельнулась, приподняла голову, и Эшленд вспомнил, что ее брюки болтаются на щиколотках.
— Извини, — выдавил он, потянулся и поддернул ее брюки наверх, на место. Затем спрятал не опавший до конца член в разрез своей ширинки и застегнул пуговицы.
— Не говори так. И не нужно ни о чем жалеть. — Эмили обняла его за шею. От этого простого жеста в груди у Эшленда потеплело. Перед ним снова женщина, которую он знает. Его женщина. Его Эмили.
И он убьет любого, кто попытается ее обидеть.
Карета снова куда-то завернула. Эшленд выглянул в окно как раз вовремя, чтобы заметить Веллингтона верхом на коне.
— Гайд-Парк-корнер, — произнес он ей в ухо. — Почти приехали.
Эмили приподнялась.
— Не нужно было этого делать. Твой носовой платок.
Мозги Эшленда были окутаны туманом, как сам Лондон.
— А что с ним такое?
— Эшленд, я… я должна тебе кое-что сказать…
Карета замедлила ход и подпрыгнула на выбоине в мостовой, разъединив их.
— Потом, — сказал он.
Пропустив Эмили через черный ход, ключ от которого у него был, Эшленд кивнул спускающемуся с лестницы Гансу. И сам Эшленд, и Эмили молчали, пробираясь через кухню и поднимаясь по черной лестнице, а когда добрались до площадки второго этажа, где находилась спальня Эмили, часы как раз пробили час.
У двери в свою комнату она обернулась.
— Тебе нельзя входить. Со мной ночует мисс Динглеби. Она ждет меня, значит, наверняка еще не спит.
— Я знаю. Я сплю в соседней комнате.
— Что?
Он поцеловал ее в губы.
— Просто ляг и поспи. Поговорим утром. Ты хорошо себя чувствуешь?
— Да.
— Я был не слишком груб?
Она опустила голову.
— Нет-нет! Ты был безупречен, а вот я груба. Я хотела этого. Мне требовалось… очиститься от всего этого…
— К вашим услугам, мадам. — Он снова поцеловал ее. — Утром прими горячую ванну. Боюсь, все будет болеть. Если бы не твоя чертова мисс Динглеби, я бы…
— Нам нужно поговорить, Эшленд.
— Потом. Завтра. Тебе нужно отдохнуть.
— И тебе.
— Я вернусь к себе в комнату, когда повидаюсь с твоим дядей. Хороших снов. А я позабочусь, чтобы с тобой сегодня ночью ничего не случилось. И каждую ночь впредь.
Она хотела что-то ответить, но он показал на дверь, одними губами произнес «мисс Динглеби» и открыл дверь.
Убедившись, что она в безопасности внутри, услышав, как мисс Динглеби настойчивым голосом задает вопросы, а Эмили твердо и резко отвечает, Эшленд торопливо спустился с лестницы и подошел к личному кабинету Олимпии, откуда еще выбивалась полоска света.
В голове прояснилось. Энергия вновь вернулась, Эшленд буквально вибрировал решимостью и дверь распахнул, не постучавшись.
В комнате было пусто, только Ормсби, дворецкий, выключал лампы.
— Где его светлость? — требовательно спросил Эшленд.
Ормсби поднял глаза.
— Мне очень жаль, ваша светлость, но герцог уехал.
Глава 23
Фредди бросил на письменный стол газету.
— Смотри, Гримсби! Я на первой странице!
— Ваша милость, — сказала мисс Динглеби, — пожалуйста, сейчас же покиньте комнату ее высочества. Нам нужно подготовиться к балу.
Эмили взяла газету. Заголовки кричали:
И все это задыхающимися заглавными буквами. Она всмотрелась в расплывчатые фотографии — похоже, снято в прошлое воскресенье на ступеньках церкви. Совершенно непонятно, как они умудрились их сфотографировать. Справа от нее нависал Олимпия, слева — Эшленд. Ее практически зажала в тиски римская фаланга чересчур крупных герцогов.
— А где ты?
Фредди подошел и ткнул пальцем в фотографию.
— Вот тут! Разве не видишь?
— Это ухо.
— Это мое ухо! — Он выхватил у нее газету. — И отлично снято. Обрати внимание на благородный изгиб.
— Ваша милость, пожалуйста. — В голосе мисс Динглеби зазвенели властные нотки. — Меня удивляет, почему ее высочество вообще это допускает. Это в высшей степени неприлично.
— Неприлично? — Фредди искренне пришел в замешательство и беспомощно повернулся к Эмили. — Что тут, дьявол побери, неприличного? Она скоро станет моей матерью, это вопрос каких-то дней!
— Хмм. — Мисс Динглеби промаршировала к двери, распахнула ее и рявкнула: — Вон!
Плечи Фредди поникли. Он побрел к двери. Газета свисала из его пальцев.