Наука умирать

Над Быховом стояла туманно-печальная тихая осень. Сад опустел, осыпался, потемнел. Решили: надо собираться к поезду и уезжать, а в поезде переодеться и скрываться поодиночке. Текинцы оставили лошадей с коноводами с тем, чтобы те отогнали их в Могилёв, и к шести часам зашагали к вокзалу.

Однако поезда не было. Люди волновались, метались между станцией и гимназией, пробивались к Корнилову, но тот ничего не мог объяснить.

Марков уже не в первый раз возвращался с вокзала, пытаясь догнать ушедших раньше Деникина и Романовского, когда из тени домов к нему вышел поручик Линьков. Он был в шинели, а через плечо — ещё одна шинель — в скатке; в руке большой саквояж.

   — Здравствуйте, господин Марков. Я вас жду, — сказал поручик, останавливаясь.

   — Здравствуйте, поручик. Я, знаете, спешу. Надо собраться к поезду. Спасибо вам за помощь в Бердичеве.

   — Не спешите, Сергей Леонидович. Поезда сегодня не будет. Слышите, на той улице солдаты шумят? Это ваши текинцы со станции возвращаются. Так что планируйте отъезд на завтра. И пораньше. Если не завтра, то послезавтра здесь будет то же, что и в Бердичеве. Я принёс вам солдатскую шинель, а в саквояже — шапка и всё остальное.

   — Предлагаю ехать со мной в Петроград. У меня есть документ на денщика.

   — На денщика — это здорово, — Марков даже засмеялся. — Я как раз репетировал матерщину. А в Петрограде не будет так, как в Бердичеве?

   — Там я вас представлю как генерала, признающего советскую власть. Будете по-прежнему читать лекции в Военной академии — ведь образованные военные всегда будут нужны. Это, наверное, за вами?

Из темноты выступили фигуры генералов и сопровождающих их солдат.

   — Сергей Леонидович! — крикнул Деникин. — Мы думали, что вы заблудились.

   — Встретил старого знакомого. Ещё по Маньчжурии. Он мне принёс маскарадный костюм: форму солдата-денщика.

   — Прекрасно! — воскликнул Романовский. — Мы с Антоном Ивановичем как раз обсуждали такой вариант. Будете изображать денщика в дороге.

   — Вот и я то же предлагаю, — сказал поручик, снимая скатку шинели. — Переодевайтесь, Сергей Леонидович.

Шинель и саквояж передали солдатам. Деникин пригласил поручика на чай, тот вежливо отказался.

   — Мы с ним погуляем, — сказал Марков. — Вспомним старое.

И они остались вдвоём на тёмной улице засыпающего городка. Здесь можно говорить, думать, решать. Говорить о перевёрнутой России, думать о будущем, решать свою судьбу. Решать, может быть, самый главный вопрос жизни, возникший перед русскими людьми осенью 1917. Но Сергей Леонидович не собирался говорить о России с большевиком, не задумывался о далёком будущем и тем более не хотел ничего решать. Всё было решено: он знал, что должен делать, куда и с кем надо идти.

Линьков его не понимал:

   — Ведь эти генералы во главе с Корниловым затевают гражданскую войну, — говорил он. — Их планы известны: ехать на Дон и поднимать против советской власти казаков и офицеров. Начнут братоубийственную войну против своего народа. Ведь это так? Вы, наверное, здесь вместе с ними какие-нибудь стратегические планы уже строили?

   — Было, — и Марков засмеялся. — Между моими пасьянсами рассматривали различные планы разгрома германской армии на нашем фронте, но... Вы и ваши единомышленники убедили солдат, что России не нужна победа над немцами, не нужна военная слава. Ваш Ленин уже приказал Духонину начать мирные переговоры с немцами. Почему? Разве они нас победили? Или он действительно немецкий шпион?

   — Вы сами не верите в эту бессовестную клевету. Ваш бывший император заключил позорный мир с японцами, что ж, он тоже японский шпион? Вот я вспомнил наш длинный разговор в Маньчжурии. Помните? Падение Порт-Артура и в самом деле стало началом падения самодержавия. Вы там, под Сандепу, усмехались над моим вольнодумством, но я же был прав. Такое государство не может существовать. Оно было устроено так, чтобы у власти обязательно оказывались бездарнейшие люди. Десяти миллионам мужиков, которые их ненавидят, они раздали винтовки. Вот мужички ими и воспользовались. А вы или ваши начальники хотят всё повернуть обратно.

   — Михаил Георгиевич, я не начинаю войну, ноя не могу изменять своим боевым товарищам, своему долгу перед Россией — защищать её от врагов, а вы падаете на колени перед врагами государства.

   — Но в новой России, которую создаст Учредительное собрание, всё будет по-другому. И у нас с вами будут общие враги и общие друзья. Мы создадим сильную свободную страну.

   — А для этого я должен объединиться с вами и вашими соратниками, например с господином Иорданским, который и сейчас мечтает разорвать нас, генералов, на части за то, что честно воевали за Россию против немцев? Поздно уже и холодно. Спасибо за помощь.

   — Неужели нам нельзя мирно жить вместе в одной России?

   — Под руководством Ленина и Троцкого не удастся. Вы это знаете. Знаете и то, что таких, как я, много, и уверен, будет ещё больше. Может быть, даже больше, чем вас, хотя вы в большевики.

   — Каламбур у вас получился.

   — Что ж, посмеяться всегда полезно, только вот почему-то мне не до смеха.