Наука умирать

   — Благодарю, но мне не наливайте. После твоего коньяка я что-то плохо сплю, а сейчас и так не заснёшь от всяких мыслей. Да и подъем рано.

Какой тут сон, когда Россия, которая давно должна очнуться, одуматься, собраться с силами и прогнать большевистскую банду, почти вся за красных, безучастна к тому, что большевики полстраны отдали немцам, и бесчинствуют в оставшейся части. Страну разрушили. А русские люди? Русский народ? Воюет за красных. Когда не думаешь, а действуешь, всё становится на свои места. Он сражается за Россию и совершенно не боится смерти в бою. О чём прямо говорит, воспитывая молодых офицеров.

Однако никому не скажешь, что сорокалетний генерал-лейтенант Генштаба Марков нашёл своё место в жизни И обрёл счастье. Сейчас он чувствует, что живёт и действует так, как требует его истинная человеческая природа, что именно для этой жизни создал его Бог. Не в супружеской спальне, не на кафедре Академии Генштаба, даже не в полевом штабе над картами, исчерченными цветными карандашами, а только в боевом походе, только в бою. Его может понять лишь тот, кто сам испытывал это странное чувство облегчающей тяжести, появляющееся у настоящего военного командира. Тяжесть сознания, что от решений, принимаемых тобой, от твоих приказов зависит жизнь других людей, и удивительная приподнимающая лёгкость, потому что сотни подчинённых смотрят на тебя с тревогой и надеждой, доверяют тебе и готовы идти за тобой сражаться, побеждать и умирать.

Эта славная походная жизнь: подъем до рассвета, быстрый марш, чтобы застать противника врасплох, и, главное, бой! Ты слышишь свист пуль, направленных в тебя, но ты их не слышишь, не хочешь слышать. Страшна не пуля, не смерть, а твой страх. Если ты командир, то у тебя не должно быть страха, и ты со смехом, с матерком, с плёткой в руке спокойно идёшь среди цепей. Падают убитые и раненые, зовут медсестру, дико кричат от боли, но «Ура!» твоего полка звучит громче, и ничто не может сравниться с чувством победы, когда ты видишь, как бегут, бросая оружие, враги, как поднимают руки, сдаваясь. А вечером у костра: «Цыганский быт и нравы стары...» Короткий сон, и вновь: «Подъем! Тревога!..» Это — жизнь!

На этот раз и короткий сон не приходил. Марков поднялся, оделся. В дверь постучали. Он вышел — на улице стоял Коля Курашов в той же оборванной одежонке.

   — Сергей Леонидович, телеграмм больше нет. Я был на телеграфе и в Выселках, и в Кореневской.

   — Всё, Коля. Телеграмм больше не будет. Иди в свой юнкерский батальон, переодевайся, отдыхай. Ещё успеешь поспать. Вас не будут рано поднимать. Это я свой полк сейчас в бой поведу.

   — Наверное, большой бой будет, Сергей Леонидович. Я видел, как в Кореневскую эшелоны приходили с солдатами и матросами. Тыщ, наверное, десять, если не больше. Пулемётов штук пятнадцать.

   — Мы их побьём, Коля.

   — Конечно, побьём, Сергей Леонидович.

   — Ты в юнкера пошёл, потому что война? Или давно задумал стать офицером?

   — Как же ещё, если война? Родители не очень соглашались. Музыке учили. Фортепьяно, скрипка.

   — Ты играешь на скрипке?

   — Сонату Бетховена разучивал.

   — Что ж ты молчал? Достанем тебе скрипку. Будешь играть по вечерам. А сейчас беги к своим.

   — А можно я с вашим полком? Я дороги к Выселкам |&8аю хорошо. Знаю, как с тыла можно к станции подойти.

   — Придётся взять тебя ординарцем.

Перед рассветом вдруг всё заволок туман. Марков приказал поднять полк и подбадривал строящиеся роты:

   — Туман для нас, господа, так его мать! Незаметно подойдём.

Подходили к гребню, за которым открывалась станция, когда вдруг там началась стрельба. Генерал приказал развёртываться в цепи, быстро начало светать, гребень очистился от тумана, и через него бегом бежали отступающие корниловцы. Марков приказал остановить бегущих, один из офицеров доложил, что их преследует отряд красных численностью более тысячи.

Марков скомандовал: «Оружие к бою! За Россию! Вперёд!» Он стоял, пропуская мимо себя офицеров, ринувшихся в атаку с винтовками наперевес. Навстречу им от станции повалила толпа солдат. Рукопашная схватка длилась считаные минуты: лязг оружия, злобные выкрики, стоны и крики проколотых штыками, и те, кто не выдержал, уже бегут. Бежали красные.

Марковцы преследовали их с победным «Ура!», но со станции ударили пулемёты. Ещё не взошло солнце, и на тёмных стенах станции отчётливо мигали смертоносные вспышки.

   — Ложись! — скомандовал Марков: он чувствовал, что слишком много уже легло его офицеров в этом бою.

Сам он с помощниками шёл вдоль цепи, вглядываясь в позиции красных, представляя возможное дальнейшее развитие боя. Коля шёл рядом.

   — Где, ты говоришь, можно в тыл пройти? — спросил его генерал.

   — Там. Левее, за теми сараями. Только смотрите, Серией Леонидович! Матросы!

Он одновременно увидел чёрные фигуры, решительно шагавшие с винтовками наперевес, и подъехавших сзади казаков, присланных Корниловым.

   — Рад видеть вас, есаул Власов, — приветствовал его генерал. — Как нельзя вовремя подошли: на наш левый фланг матросы наступают. Как бы до штыков не дошло! Атакуйте их скорее!

   — Слушаюсь, ваше превосходительство!