Наука жить

Третья из этих жизненных установок – отношение к любви – определяет ход эротической жизни. Если две предыдущие жизненные установки – отношение к обществу и к работе – организованы правильно, то последняя налаживается сама по себе. Если же они искажены и неправильны, то отношение к любви невозможно улучшить отдельно от них. Например, можно вполне плодотворно размышлять о том, как улучшить социальные связи и свои успехи в профессиональной деятельности, однако концентрация мысли на личных сексуальных проблемах почти наверняка только ухудшит ситуацию. Дело в том, что данная область является в большей степени сферой результатов, чем причин. Человек, который терпит поражение в обычной социальной жизни или же не получает удовлетворения от результатов своей работы, обычно действует в сексуальной сфере так, как будто пытается получить компенсацию за те типы проявлений, которые ему не удаются в остальных областях. Такой взгляд является наилучшим способом понять любые сексуальные причуды, вне зависимости от того, касаются ли они только самого индивидуума, унижают ли его сексуального партнера или же каким-либо образом искажают половой инстинкт в целом. Дружеские отношения индивидуума – это тоже неотъемлемая часть чувственной жизни в широком смысле этого слова, однако не потому, что (как были уверены первые психоаналитики) дружба является сублимацией сексуального влечения, а как раз наоборот. Компульсивное сексуальное поведение – секс как неподчиняющийся психический фактор – представляет собой ненормальную замену той интимности привычной нам дружеской связи, которая дает нам жизненную энергию, и гомосексуализм всегда является следствием неспособности к любви.

Значение и ценность, которые мы придаем различному чувственному опыту, также тесно связаны с эротической жизнью, и творчество многих прекрасных поэтов тому подтверждение. Наши чувства по отношению к природе, наша реакция на красоту моря и суши, на смыслы, сокрытые в изменчивости форм, звуков и красок, а также наша уверенность в себе перед лицом бури и мглы – все это связано с нашей надежностью в близких отношениях.

Таким образом, эстетическая жизнь во всей совокупности ее значений для искусства и культуры в конечном счете проистекает из социальной смелости и интеллектуального вклада отдельных индивидуумов.

Мы не должны рассматривать общественное сознание как нечто создаваемое с приложением больших усилий. В действительности оно является столь же естественным и врожденным, как и сам эгоизм, и, будучи одним из законов жизни, имеет главенствующее значение. Нам же требуется не создавать, а всего лишь освобождать его там, где оно подавлено. В этом и заключается принцип сохранения жизненной энергии, точнее, то, как он проявляется в нашей реальной жизни. Если кто-либо полагает, будто работа водителей автобусов, железнодорожников и молочников будет выполняться так же успешно, если они не станут руководствоваться в значительной степени инстинктивным общественным сознанием, то такого человека следует заподозрить в том, что у него наличествует в высшей степени невротическая схема апперцепции.

Основным подавляющим фактором здесь выступает, говоря откровенно, огромное человеческое тщеславие, которое вдобавок является настолько трудноуловимым, что ни один профессиональный психолог до Адлера не сумел его продемонстрировать, хотя некоторые люди искусства интуитивно осознавали его вездесущность.

Неожиданно (как это, впрочем, нередко бывает) выяснилось, что многие заштатные журналисты или мелкие продавцы, не говоря уже о сильных мира сего, обладают таким честолюбием, которого в свое время с лихвой хватило для того, чтобы привести к падению архангела![1] Каждое отдельное переживание своего подчиненного положения, наполнявшее горечью его взаимодействие с окружающим миром, подпитывало его мечты о величии еще одним богоподобным утверждением до тех пор, пока фантазия не раздулась настолько, что заставила его жаждать не просто превосходства в этом мире для своего успокоения, но создания совершенно нового мира – и, следовательно, исключительной власти над ним в качестве бога. Это поразительное разоблачение сокровенных, глубинных тайн человеческой натуры убедительно подтверждается внимательным изучением случаев практического проявления честолюбия, какими бы наполеоновскими они ни казались на первый взгляд. Однако еще более удивительными и наглядными являются примеры пассивного сопротивления, прокрастинации и симуляции, так как именно они показывают наиболее определенно, что индивидуум, который чувствует себя болезненно неспособным доминировать в реальном мире, будет попросту отказываться сотрудничать с ним (и неважно, насколько это будет невыгодно ему самому): частично для того, чтобы сконцентрировать свою власть в более узкой сфере, а частично – из-за совершенно иррациональной убежденности, будто этот самый реальный мир, оставшийся без его божественной помощи, в один прекрасный день разрушится и сожмется до тех крошечных масштабов, которые он сам себе в состоянии вообразить[2].