Наулака - История о Западе и Востоке

- Да! - сказала женщина пустыни. - Королева говорит правду. Боги и твоя собственная мудрость до сих пор помогали тебе, как успела заметить я, не отстававшая от тебя ни на шаг. И боги предупредили тебя, чтобы ты больше не рассчитывала на их помощь. Что же остается? Разве эта работа для таких, как ты? Разве королева не права? Сидя здесь, взаперти и в одиночестве, она поняла то, что поняла и я, каждый день проводя с тобой у постели больных. Сестричка моя, разве это не так?

Кейт медленно подняла голову, лежавшую у королевы на коленях, и встала.

- Возьми мальчика, нам надо идти, - проговорила она хриплым голосом.

Милосердная темнота скрывала ее лицо от чужих глаз.

- Нет, - сказала королева, - о нем позаботится эта женщина. А ты возвращайся домой одна.

И Кейт ушла.

XX

"Плохи мои дела, - думал Тарвин, - хуже некуда; но есть подозрение, что Джуггуту Сингху еще хуже приходится. Да! Но не стоит сожалеть о Джуггуте. Мой толстый друг, не надо было тебе в тот раз возвращаться за городские стены!"

Он встал и посмотрел на залитую солнцем дорогу, гадая, кто из праздно шатающихся прохожих мог быть эмиссаром Ситабхаи. На обочине дороги, ведущей к городу, рядом со своим верблюдом лежал спящий туземец. Тарвин с видом ни о чем не подозревающего человека спустился с веранды и, как только вышел на открытое место, заметил, что спящий передвинулся к другому боку верблюда. Он прошел вперед еще несколько шагов. Солнечный луч, скользнув по спине верблюда, упал на какой-то предмет, заблестевший, точно серебро. Тарвин подошел прямо к блестевшей вещи, держа в руке пистолет. Человек спал крепким невинным сном. Из-под складок его одежды выглядывало дуло новенького, отлично вычищенного ружья. "Похоже, Ситабхаи собирает собственную милицию и экипирует ее оружием из своего арсенала. У Джуггута тоже было новое ружье - думал Тарвин, стоя у ног спящего. - Но этот человек обращается с ружьями получше, чем Джуггут".

- Эй, - он наклонился к лежащему и тронул его стволом своего револьвера. - Боюсь, я должен побеспокоить вас и попросить у вас ваше ружье. И скажите вашей госпоже - пусть бросит это дело. Ладно? У нее все равно ничего не выйдет.

Человек не понял, о чем говорил ему Тарвин, но немое красноречие пистолета говорило само за себя. Он мрачно отдал Тарвину ружье и уехал, злобно стегая верблюда кнутом.

"Так... Интересно, сколько еще человек из ее армии мне придется разоружить? - подумал Тарвин, возвращаясь в номер с конфискованным ружьем на плече. - Хотелось бы знать... Нет, я не верю, что она посмеет сделать что-нибудь с Кейт! Она достаточно хорошо узнала меня и не сомневается, что я завтра же взорву ее старый дворец вместе с нею. И если она хоть в половину такая, какой хочет казаться, то для начала ей надо свести счеты со мной, прежде чем она предпримет что-то еще".

Но ему так и не удалось внушить самому себе уверенность в этом. Ситабхаи уже показала ему, на что способна, и не исключено, что я Кейт успела испытать на себе ее коварство. Отправиться к Кейт сейчас невозможно: риск очень велик. Поехать туда означало в лучшем случае быть изувеченным. И тем не менее он решил, что поедет. Он быстро направился к своему гнедому Фибби, которого всего три минуты назад оставил привязанным на заднем дворе гостиницы, где Фибби в ожидании хозяина гонял хвостом мух. А сейчас Фибби лежал на боку и жалобно ржал: у него были перерезаны подколенные сухожилия, он умирал.

Тарвин слышал, как конюх старательно чистит мундштук за углом гостиницы; он позвал его, и тот, бросившись наземь рядом с лошадью, завыл от горя.

- Это сделал враг, враг! - кричал он, - Мой чудный гнедой конь, который никогда никому не сделал ничего плохого, разве что брыкался, потому что его слишком хорошо кормили. Где я теперь найду себе другое место, если по моей вине лошади будут так погибать?

- Хотел бы я знать!.. Хотел бы я знать!.. - бормотал Тарвин озадаченно, и в его голосе слышались нотки отчаяния. - Если бы я знал доподлинно, то пуля прострелила бы одну черненькую головку. Фибби, старина, я прощаю тебе все грехи. Ты был отличным парнем - и вот что получил за хорошую службу.

Голубой дымок на мгновение поднялся над Фибби, голова его тяжело упала на землю, и мучения на этом закончились. Конюх, встав с земли, оглашал округу скорбными криками, пока Тарвин не вышвырнул его за ограду и не велел убираться. Удивительно, но вопли тут же прекратились, и, когда этот туземец вернулся в свою комнату, чтобы забрать пожитки, он уже улыбался, доставая несколько серебряных монет из тайника под кроватью.

Тарвин, у которого теперь не было лошади, словно ожидая помощи, оглядывался по сторонам, совсем как Ситабхаи во время их ночного свидания на плотине. Из-за городской стены показались запряженные тощими волами цыганские кибитки, сопровождаемые громким собачьим лаем, и остановились у городских ворот, точно стая грязных птиц - зрелище привычное и обыкновенное, хотя по правилам запрещалось разбивать лагерь ближе, чем за четверть мили от города.