Наулака: История о Западе и Востоке

Тарвин говорил так, как будто держал её жизнь в своих руках; и она понимала, что он прав. Если у него есть доказательства, он без колебаний предоставит их в распоряжение махараджи, а если махараджа поверит ему… Ситабхаи уже чувствовала, как меч рассекает её шею. Она не сможет положить начало новой династии, а просто бесследно исчезнет во дворце. Слава богу, король во время их последней встречи с американцем был не в том состоянии, чтобы понять, какие обвинения бросал ей Тарвин. Но сейчас она была беззащитна перед всем, что вздумается сделать этому отчаянному и непреклонному иностранцу. В самом лучшем случае он мог бы настроить против неё индийский двор, возбудив в нем некое неопределённое подозрение, что было бы равнозначно крушению всех её надежд и планов, а благодаря вмешательству полковника Нолана махараджу Кунвара удалили бы из сферы её влияния. В худшем же случае… но она страшилась додумать эту мысль до конца.

Она проклинала свою жалкую слабость, свою любовь к этому белому, которая только что помешала ей убить его, когда она была в его объятиях. Она хотела убить его с первых минут их разговора; она слишком долго позволяла себе наслаждаться сладостностью момента, ощущая, что над ней властвует воля более сильная, чем её собственная. Но ей казалось, что ещё не все потеряно и есть ещё время.

— А если я все-таки не отдам Наулаку? — спросила Она.

— Мне кажется, вы лучше меня знаете, что произойдёт в таком случае.

Она окинула взглядом равнину и заметила, что сияние звёзд померкло, чёрная вода в озере стала серой, а в камышах завозились проснувшиеся птицы. Приближался рассвет — безжалостный, как этот человек. Джуггут Сингх подводил лошадей и жестами, выражавшими ужас и нетерпение, призывал её отправиться в обратный путь. Небеса были против неё, но и на земле ей не от кого было ждать помощи.

Она занесла руки за спину. Тарвин услышал щелчок застёжки — и Наулака лежала у её ног, пламенея в неверном свете рассвета.

И даже не взглянув ни на него, ни на ожерелье, она направилась к лошадям. Тарвин быстро наклонился и поднял сокровище. Джуггут Сингх отвязал его лошадь. Тарвин шагнул вперёд и взялся за уздечку, запихнув ожерелье в нагрудный карман.

Он нагнулся, чтобы удостовериться в том, что подпруга натянута. Королева, стоя рядом с лошадью, медлила и не садилась в седло.

— До свидания, сахиб Тарвин, и помните цыганку, — сказала она, и внезапно её рука, лежавшая на лошадиной холке, метнулась в сторону Тарвина.

Огненная искра промелькнула у него перед глазами. Сделанная из жадеита рукоятка кинжала торчала из подседельника и ещё дрожала — кинжал пролетел всего в полудюйме от плеча Тарвина. Лошадь захрапела от боли и скакнула вперёд, к жеребцу королевы.

— Убей его, Джуггут Сингх! — закричала королева, указывая на Тарвина своему евнуху, карабкавшемуся в седло. — Убей его!

Тарвин перехватил её крохотный кулачок и крепко держал его.

— Потише, девочка моя! Потише! — Она растерянно поглядела на него. — Позвольте мне помочь вам, — сказал он.

Он обхватил её руками и подсадил в седло.

— А теперь поцелуемся, — сказал он, когда она взглянула на него сверху.

Она наклонилась.

— Нет, это делается не так! Дайте-ка мне ваши руки! — он схватил обе её руки в свои и поцеловал её прямо в губы. Потом звонко шлёпнул её лошадь по крупу, и та, спотыкаясь, побежала по тропинке, которая вела к равнине.

Он увидел, как королева и Джуггут Сингх исчезли в облаке пыли и вслед им летели камни, сорвавшиеся с горы, а потом с глубоким вздохом облегчения повернулся к озеру. Достав Наулаку из укромного местечка, он нежно расправил ожерелье в своих ладонях и, любуясь, разглядывал его.

Камни заблестели при свете утренней зари и затмили своим сиянием постоянно меняющиеся цвета окрестных гор. Сверкающие нити драгоценных камней словно пригасили красные лучи солнца, всходившего за камышами и казавшегося тусклым: точно так потускнели факелы в ночь свадебной церемонии принца. Нежная зелень камышей, яркая синева озера, голубовато-зеленые молнии носившихся по небу зимородков и ослепительно заблестевшая в первых лучах солнца рябь, поднятая хлопающими по воде крыльями стаи лысух, — все казалось бледным в сравнении с сиянием и игрой камней ожерелья. И только чёрного алмаза не коснулась свежая радость утра: он лежал среди своих блистательных собратьев, яростно-мрачный, как та тревожная ночь, в которую Тарвин добыл его.

Тарвин перебрал камни один за другим — он насчитал их сорок пять, и все они были безупречны; а чтобы, не дай бог, не спрятать их красоту, а лишь оттенить её, каждый камень имел крохотную золотую застёжку, позволявшую ему свободно свисать с золотой нити, на которую он был нанизан, и за любой из них можно было выкупить из плена короля или купить доброе имя королевы.

Это было счастливое мгновение для Тарвина. Вся его жизнь сконцентрировалась в нем. Топаз был спасён!

Оторвав взгляд от ожерелья, Тарвин поднял голову. Нож с драгоценной рукояткой лежал неподалёку на земле. Он подобрал изящное оружие и бросил его в озеро.

— А теперь осталась только Кейт, — произнёс он.

XVII