Наулака

— Так вы ничего не делали? — сердито вскрикнула Кэт, оборачиваясь к нему.

— Что я могу сделать? Она не хочет оставить его здесь на лечение, так что я не могу поставить ему нарывной пластырь.

— Нарывной пластырь! — пробормотала испуганная Кэт. Она взяла руки женщины в свои и крепко держала их. — Скажите ей, что я говорю, что он должен остаться здесь, — громко проговорила она. Доктор передал приказание. Женщина глубоко вздохнула и в течение минуты пристально смотрела на Кэт из-под сдвинутых бровей. Потом она положила руку Кэт на лоб своего мужа и села в пыли, укутав голову покрывалом.

Кэт, онемев от этого странного выражения движений восточной души, одно мгновение пристально смотрела на нее; потом, под влиянием сострадания, не знающего расовой разницы, нагнулась и спокойно поцеловала ее в лоб.

— Отнесите этого человека наверх, — сказала она, указывая на больного. Его внесли по лестнице в больницу; жена шла за ним, как собака. Один раз она обернулась и сказала что-то своим сестрам. Раздался взрыв плача и смеха.

— Она говорит, — с сияющим лицом сказал доктор, — что она убьет всякого, кто будет невежлив с вами. И еще она будет нянькой вашего сына.

Кэт остановилась, чтобы сказать несколько слов миссис Эстес, которая отправлялась по делу дальше в город, потом поднялась с доктором по лестнице.

— Желаете вы осмотреть больницу? — спросил доктор. — Но прежде позвольте представиться. Я — Лалла Дунпат Рай, лиценциат медицинского факультета из Дуфской коллегии. Я первый туземец в моей провинции, который получил эту степень. Это было двадцать лет тому назад.

Кэт с удивлением взглянула на него.

— Где вы были с тех пор? — опросила она.

— Некоторое время я оставался в доме моего отца. Потом я был клерком в медицинском институте в Британской Индии. А потом его величество милостиво дал мне должность, которую я занимаю и теперь.

Кэт подняла брови. Так вот какой коллега будет у нее. Они молча вошли в больницу. Кэт все время приподымала юбку, чтобы не запачкать ее в накопившейся на полу грязи.

Среди грязного центрального двора стояло шесть плохо сделанных коек, связанных ремнями и веревками, и на каждой койке метался, стонал и бормотал что-то человек, обернутый в белую одежду. Вошла женщина с горшком тухлых местных лакомств; она напрасно старалась заставить одного из больных поесть этого вкусного кушанья. Молодой человек, почти совсем нагой, стоял, закинув руки за голову, весь облитый яркими лучами солнца, и пристально смотрел на солнце. Он затянул какую-то песню, оборвал ее и поспешно стал переходить от койки к койке, крича какие-то непонятные для Кэт слова. Потом он вернулся на прежнее место и возобновил прерванную песню.

— Это также безнадежно сумасшедший, — сказал доктор. — Я налагал ему пластыри и ставил банки, очень сильные — ничто не помогает. Но он не хочет уходить. Он совершенно безвреден, за исключением тех случаев, когда не получает опиума.

— Конечно, вы не позволяете своим пациентам употреблять опиум! — вскрикнула Кэт.

— Конечно, позволяю. Иначе они умрут. Все жители Раджпутаны употребляют опиум.

— А вы? — с ужасом спросила Кэт.

— Некогда употреблял, когда впервые приехал сюда. А теперь… — Он вынул из-за пояса облезлый жестяной ящик с табаком и взял оттуда, как показалось Кэт, горсть пилюль опиума.

Новые волны отчаяния постепенно охватывали ее.

— Покажите мне женское отделение, — устало проговорила она.

— О, они всюду, где придется, внизу, наверху, — небрежно ответил доктор.

— А роженицы? — спросила она.

— В какой придется палате.

— Кто ухаживает за ними?

— Они не любят меня; но тут приходит одна очень опытная женщина.

— Училась она чему-нибудь? Получила какое-нибудь образование?

— Ее весьма уважают в ее селе, — сказал доктор. — Если желаете, можете повидать ее, она сейчас здесь.

— Где? — спросила Кэт.

Дунпат Рай, несколько обеспокоенный, поспешно провел ее по узкой лестнице к запертой двери, из-за которой слышался жалобный плач новой жизни.

Кэт сердито распахнула дверь. В этой отдельной палате правительственной лечебницы находились изображения двух богов, сделанные из глины и коровьего навоза; служанка убирала их бутонами златоцвета. Все окна, всякое отверстие, которое могло бы пропустить воздух, было закрыто, а в одном из углов чадила курильница, зажигаемая, по обычаю, при рождении ребенка. Кэт чуть было не задохнулась от дыма.

То, что произошло между Кэт и весьма уважаемой женщиной, останется навсегда неизвестным. Молодая девушка вышла через полчаса. А женщина вышла гораздо раньше, растрепанная и слабо кудахтавшая.