Наулака

— Я была неправа. Я должна была знать, что ничто не испугает вас, — сказала она, искоса задумчиво глядя на него, — и, за исключением вас, Тарвин-сахиб, я также не боюсь никого. Будь вы царем, а я царицей, мы держали бы в руках весь Индостан.

Она дотронулась до его сжатой руки, говоря это, и Тарвин, вспомнив ее внезапное движение при его свисте, быстро положил свою руку на ее руки и крепко держал их.

— Неужели нет ничего, что заставило бы вас оставить меня в покое, Тарвин-сахиб? Что вам нужно? Ведь не для того вы приехали сюда, чтобы поддерживать жизнь магараджа Кунвара?

— Откуда вы знаете, что не для того?

— Вы очень умны, — сказала она, рассмеявшись, — но нехорошо воображать себя слишком умным. Сказать вам, зачем вы приехали?

— Ну, зачем? Говорите же.

— Вы приехали сюда для того же, для чего вы были и в храме Исвара, — чтобы найти то, чего вы никогда не найдете, разве только, — она нагнулась к нему, — я помогу вам. Очень холодно было в «Коровьей пасти», Тарвин-сахиб?

Тарвин отодвинулся, нахмурившись, но ничем не выдал себя.

— Я боялась, что змеи убьют вас там.

— Вот как! Боялись?

— Да, — нежно сказала она. — И я боялась, что вы не отступите вовремя, когда повернется камень в храме.

Тарвин взглянул на нее.

— Неужели?..

— Да! Я знала, что у вас на уме, прежде чем вы заговорили с магараджей, когда в вас стрелял отряд телохранителей.

— Ну-с, молодая женщина, уж не занимаетесь ли вы частным сыском?

Она рассмеялась.

— Про вашу храбрость во дворце сложили песню. Но смелее всего с вашей стороны было завести разговор о Наулаке с магараджей. Он рассказал мне все, что вы говорили. Но он, даже он, не мог представить себе, чтобы «феринги»[7] осмелился желать приобрести эту драгоценность. А я была так добра — я не сказала ему. Но я знала, что такие люди, как вы, созданы не для мелочей. Тарвин-сахиб, — сказала она, близко нагибаясь к нему, освобождая свою руку и нежно кладя ее на плечо Тарвина, — мы с вами очень похожи! Гораздо легче управлять этим государством, — да, и отнять весь Индостан у этих белых собак, англичан — чем сделать то, о чем вы мечтали. Но для смелого все легко. Наулака нужна вам, Тарвин-сахиб, или вы хотите добыть ее для кого-нибудь другого — так же, как я хочу Гокраль-Ситарун для моего сына? Мы не маленькие люди. Это для кого-нибудь другого, не так ли?

— Послушайте, — почтительно сказал Тарвин, снимая ее руку со своего плеча и крепко сжимая ее в своей, — много в Индии таких, как вы?

— Только одна. Я, как и вы, одинока.

Она прижалась подбородком к его плечу и взглянула на него глазами, темными, как вода в озере. Ярко-красный рот и трепетавшие ноздри были так близко к его лицу, что он чувствовал на щеке аромат ее дыхания.

— Разве вы, как я, управляете государством, Тарвин-сахиб? Нет, наверно, тут замешана женщина. Ваше правительство предписывает вам, а вы исполняете его приказания. Я заставила отвести канал, который правительство хотело проложить в моем померанцевом саду, так же, как заставлю магараджу подчиниться моей воле, как убью мальчика, как буду управлять Гокраль-Ситаруном через моего сына. А вы, Тарвин-сахиб, — вы желаете только женщину! Не правда ли? А она слишком мала, чтобы носить «Счастье государства». Она бледнеет с каждым днем.

Ситабхаи почувствовала, что он вздрогнул, но ничего не сказал.

Из чащи кустов в дальнем конце озера раздался хриплый, лающий кашель, наполнивший горы скорбью, как вода фонтана наполняет чашу. Тарвин вскочил с места. В первый раз он услышал сердитую жалобу тигра, возвращающегося в свою берлогу после бесплодных поисков добычи.

— Ничего, — сказала, не двигаясь, Ситабхаи. — Это только тигр из Дунгар Талао. Я много раз слышала их вой, когда была цыганкой. А теперь, если бы он пришел, вы застрелили бы его, как ту обезьяну, не правда ли?

Она ближе прижалась к нему. Он опустился рядом с ней на камень, и рука его бессознательно обвилась вокруг ее талии.

Тень тигра неслась по открытому пространству у берега озера так же бесшумно, как несется пух чертополоха в летнем воздухе, и рука Тарвина плотнее легла на выпуклый пояс, ощутив холод его, несмотря на множество складок кисейной одежды.

— Такая маленькая и слабая — как могла бы она носить его? — продолжала Ситабхаи.

Она немного повернулась в его объятиях, и рука Тарвина дотронулась до нескольких рядов ее пояса с выпуклыми украшениями; под локтем он почувствовал большой камень.

Он вздрогнул и с побледневшими губами еще крепче сжал ее талию.

— Только мы двое, — продолжала Ситабхаи тихим голосом, мечтательно глядя на него, — могли бы заставить государство вступить в бой, как двух буйволов весной. Хотели бы вы быть моим первым министром, Тарвин-сахиб, и давать мне совет за занавесью?

— Я не знаю, мог ли бы я доверять вам, — отрывисто сказал Тарвин.

— Я не знаю, могла ли бы я сама доверять себе, — ответила Ситабхаи, — потому что через некоторое время я, бывшая всегда царицей, могла бы оказаться служанкой. Я не один раз доходила до того, что была готова бросить мое сердце под подковы вашего коня.