Навь и Явь (СИ)

– Она красавица, правда? – шёпотом спросила Дарёна, наклоняясь к Младе и кивая на свою лучшую ученицу. – Бьюсь об заклад, с этого застолья она уйдёт не одна.

– Хищная девица, – процедила Млада, не разделяя дружеских чувств Дарёны к Лагуше. – Не в моём вкусе.

– Боишься таких, м? – Дарёна шутливо подтолкнула супругу локтем, подмигнула.

А тем временем девушка смело подошла к столу Власны, повела плечами, поправляя на них цветастый платок, стрельнула очами и встала, победоносно подбоченившись одной рукой, точно уже завоевала сердце светловолосой дружинницы. Сильной рекой хлынул её голос, а потом раскинул крылья и помчался ввысь…

Расцветали вишни белой кипенью,

Хмелем сладким вся головушка полна…

Неба синь мои бы очи выпили,

Солнца мёд златой бы выпили до дна.

Ландыш чашечкой душистой клонится,

В рощице ведут беседы соловьи,

Не томи ты, вешняя бессонница,

Не кружите в небе, облака-ладьи.

Там, где сталь звенела песней смертною,

Там, где маки расцветали на снегу,

Расстелилась дымка предрассветная,

И любовью бредят травы на лугу.

Кровью лады травушки напоены,

Земляничных брызг раскинулась волна,

Песней колыбельной павшим воинам

Стонет первых гроз небесная струна.

Бабочкой взлечу я в омут облачный,

К каплям алым малой пташкой припаду,

Лады лик я звёздною иголочкой

Вышью серебристой гладью на пруду.

Как дождь тяжёлыми каплями прибивает уличную пыль, так и звуки этой песни заставили смолкнуть пчелиный гул застольных бесед. Холодным горным ручьём катился голос Лагуши, пронзая души слушателей и окутывая мурашками, и все замерли, внимая ему… Когда отзвучала последняя строчка, растаяв в небе стайкой подхваченных ветром лепестков, в наступившей звонко-летней тишине Лесияра проговорила:

– Хороша и песня, и сама певунья… Бывала она на полях сражений, заставляя своим голосом врага дрожать и обращаться в бегство. Не боялась она ни крови, ни оружия вражеского; с виду она – дева хрупкая, красивая и нежная, но сердце, которое бьётся в её груди – это сердце воина. Однако, признавая всё это и принимая во внимание все её заслуги, я всё-таки недоумеваю, зачем ей понадобилось выходить и петь вместо Дарёны.

– Что? – нахмурилась Власна. – Как это так? То есть, это не она, не та певица?

– Нет, Сестрица, это не Дарёна, а её ученица, – молвила Лесияра. И добавила, устремив на девушку ещё не гневный, но испытующе-вопросительный взгляд: – Вот и хочу спросить я: что сие значит, дорогая моя?

Под тяжестью взора белогорской повелительницы Лагуша смешалась, весь её задор поблёк и сполз с неё, утекая в землю, и она быстренько во всём созналась.

– Прости, государыня! Сие не я придумала, это Дарёна попросила меня спеть вместо неё, – пролепетала она. И тут же нашлась: – Ведь не уточнялось же, какую именно певицу все хотели слышать! Имени никто не называл, а ведь нас, кроме Дарёны, целых двадцать! И все мы пели на бранных полях, заставляя уши врага кровоточить…

– Это правда, – признала княгиня. – Имени мы не называли, но подразумевали ту из певиц, которая живёт здесь, в Кузнечном. Ты ведь родом не отсюда, так?

– Так, – еле слышно пробормотала Лагуша, виновато поникнув головой.

Дарёна больше не могла смотреть, как ученица отдувается за неё; она уже жалела об этой затее, и под сердцем у неё горел раскалённый комочек стыда. Передав дочку Младе, она шепнула:

– Побудь-ка с Зарянкой, ладушка.

Выйдя к столам Сестёр, она объявила негромко, но твёрдо:

– Это я – Дарёна. Лагуша ни в чём не виновата, я и правда послала её вместо себя.

– И зачем же тебе вздумалось шутки шутить, дурачить нас? – Власна поднялась со своего места и приблизилась к ней, сверля её тяжёлым от хмеля взором.

За столами все опасливо примолкли, ожидая: что-то сейчас будет?

– Прости, госпожа, – поклонилась Дарёна. – Я не хотела никого обидеть… Не до песен мне сейчас, пойми. Песня рождается из души, и когда я пою, я отдаю частичку себя тому, кто слушает. А сегодня моя душа не здесь, не с вами… Я не смогу петь в полный голос, а столь высокие и досточтимые гостьи достойны самого лучшего. Прости и ты, государыня, что не откликнулась на твой призыв. – С этими словами Дарёна поклонилась и Лесияре, вопросительно-грозное выражение на лице которой сменилась искренней тревогой и огорчением.

– Дарёнушка, что-нибудь случилось? – тихо, чтобы не слышали посторонние, спросила княгиня. – Я чего-то не знаю?