Навь и Явь

Некоторое время спустя она жевала большой прямоугольный пряник, шагая по каменистой тропинке рядом с оружейницей. Та заботливо подавала ей руку на особенно крутых и труднопроходимых местах и изредка с улыбкой отщипывала белыми зубами кусочки пряника, когда девушка в порыве щедрости протягивала его к её рту. Шли они по чудесным местам: сосны одухотворённо тянулись в чистую недосягаемость неба, на зелёном бархате молодой травы хотелось растянуться и заснуть, а приветливое солнце любовно обнимало землю лучами. Узнав, что родительница Крылинки – кожевенных дел мастерица Медведица, Твердяна оживилась:

– Так я как раз её и разыскиваю: мне тридцать самых прочных кож надобны для защитных передников работницам моей кузни. Когда мы с тобою у ручья повстречались, я спросить у тебя хотела, правильно ли я в Седой Ключ иду: в первый раз я в ваших местах... А ты меня чуть дубиной не огрела! Грозная какая!

Вновь пронзительно-сладкий лучик её белозубой улыбки юрко пробрался Крылинке за пазуху и отыскал сердце, вызволив на свободу смех, смущённый и отрывистый. Она удивилась его звуку, ставшему для неё таким непривычным...

– Испугалась, что ль? – усмехнулась Твердяна.

– Сама не знаю, – чуть слышно проронила Крылинка. – Я... людям не очень-то верю теперь. Доводилось обжигаться...

Призраки былых обид приподнялись было из своих могил... и тут же лопнули радужными пузырями в свете ласкового взгляда Твердяны. Холодная выбоина в душе, которую они занимали весь этот год, заполнилась ожиданием чего-то прекрасного, волнующего, из неприглядной ямы став чистым прудом с белыми чашами кувшинок и снежнокрылыми птицами-лебедями...

– Когда ж ты обжечься-то успела, такая юная? – задумчиво коснулась её щеки шероховатыми пальцами Твердяна.

– В том году, – вздохнула девушка, но вспоминать былое, подёрнутое горькой дымкой, уже не хотелось.

– Меня ты не бойся, – серьёзно сказала оружейница. – Я плохого тебе не желаю и зла не замышляю.

А тем временем они подошли к дому. Мать выпучила глаза и поперхнулась, увидев вошедшую следом за Крылинкой гостью, но сделала над собою усилие и улыбнулась.

– Э... здрава будь, гостья незнакомая, – поклонилась она. – Как тебя звать-величать? С чем пожаловала к нам?

– И тебе здравия, хозяйка, – с достоинством молвила оружейница, кланяясь в ответ и обнажая голову. – Твердяной Черносмолой меня кличут. Дело у меня к супруге твоей, Медведице: кожи надобны.

– Ах! Уф... Кожи, говоришь? – всплеснула мать руками с видимым облегчением. – Так этого добра у Медведицы полно, найдётся всё, что нужно. От нас ещё никто не уходил недовольным!

Про себя она, видимо, подумала, что Крылинка с Лаладиного гулянья суженую себе привела, и слегка испугалась грозной и внушительной носительницы ожоговых шрамов. Однако услышав, что цель у той чисто деловая, сразу приободрилась и пригласила Твердяну отобедать.

К обеду явилась с работы глава семейства. Медвежевато ввалившись в дом, она ополоснула лицо из поданного супругой тазика, утёрлась вышитым рушником и только потом заметила гостью.

– Это к тебе за кожами пришли, – тут же сочла нужным сообщить мать Крылинки.

– Добро! – кивнула Медведица. – Товар найдётся. А как покупательницу звать?

Твердяна представилась. Хозяйка дома с поклоном молвила:

– Наслышана я о твоём славном роде, ведущем начало от самой Смилины... А велика ли кузня у тебя?

– Двадцать девять работниц, я сама – тридцатая, – ответила Твердяна. – Это пока... В грядущем, быть может, и расширимся. Я пещеру Смилины на Кузнечной горе хочу снова в дело пустить, кузню там возродить: сильное это место, дух Огуни там пребывает. Лучшего для кузнечного дела и не найти.

Обед был роскошен: блины с рыбой, молодой барашек со свежей весенней зеленью, кулебяка, пироги, кисель, меды да зелья хмельные... Все светлые дни Лаладиного гулянья мать старалась, готовя праздничные кушанья: а ну как Крылинка судьбу свою найдёт? Встретить дорогую гостью следовало достойно в любой из дней, вот Годава и не жалела ни снеди, ни сил, стряпая разносолы и накрывая щедрый стол. Старшие сёстры Крылинки, как две капли воды похожие на Медведицу, только помоложе, уплетали всё за обе щеки, нахваливая матушкины вкусности, а та, затаив вздох, поглядывала на Твердяну со смесью опасливого любопытства и уважительного трепета.

После обеда занялись делом. Готовых кож требуемой выделки и толщины нашлось только двадцать, а за недостающими покупательнице было предложено подойти попозже, когда они подоспеют – на том и порешили. Медведица радушно пригласила Твердяну погостить в доме несколько деньков: отпрыском уж очень славного рода была оружейница, и Медведица с супругой почли за честь принимать её у себя. Чинно поблагодарив, Твердяна приняла приглашение.

– Истопи-ка баньку к вечеру погорячее, мать, – распорядилась глава семейства, обращаясь к супруге. – Надобно гостью уважить, попарить вволюшку.

– А то как же! Обязательно надо, – с приветливой готовностью отозвалась та. – Всенепременно будет сделано, не изволь беспокоиться!