Навь и Явь

Пламя заискрилось, захохотало, весело беснуясь и сияя белыми глазницами. Из его пасти покатились рыжие шарики – белоглазые, с лапками-языками, ни дать ни взять – его детки. Шустрые малыши принялись карабкаться по ногам Твердяны, как когтистые котята, и облепили ей плечи, облизывая щёки и уши. Они не жглись, лишь горячо щекотали, и это пламенное чудо исторгло у Твердяны из груди смех. Огненные «детки» резвились на её ладонях, обвивали пальцы рыжими отростками, не причиняя боли и не нанося ожогов.

Слепящая белая вспышка – и всё пропало.

На наковальне крупными ягодами малины тлели угольки. Взяв один из них, Роговлада поднесла его ко рту Твердяны. Та, всё ещё находясь в жарком коконе чуда, даже не дёрнулась, не удивилась: ей казалось, её собственный язык стал алой огненной лентой... Нутро пыхтело жаром, как пасть кузнечного горна – что ему какой-то уголёк? Он рассыпался тёплыми искрами у Твердяны во рту и прошёл внутрь. Обжёг или нет – не имело значения. Боли не было.

Спускаясь по ступеням, Твердяна с наслаждением втягивала в грудь сладкий сосновый воздух.

– Фу-фф, – шумно выдохнула она, проветривая и остужая раскалённые лёгкие, и из её рта вылетела струйка пламени.

– Учись владеть огнём в себе, – сказала родительница Роговлада. – А то всё вокруг спалишь.

Цветок у тропинки, к которому Твердяна потянулась рукой, тут же скорчился и засох от невесть откуда взявшегося смертельного зноя. Отдёрнув пальцы от погубленной красоты, Твердяна тихо ахнула.

– Прикажи себе мысленно: «Пламя, утихни», – подсказала родительница. – А когда тебе, наоборот, надо что-то зажечь, то скажи: «Огонь, гори!»

Много же премудростей Твердяне предстояло постичь!

В кузне их встретили радостно: новая ученица получила дюжину дружеских хлопков по плечам, сильных, как удар медвежьей лапы. Роговлада вернулась к работе, а Твердяна поступила под опеку старших учениц. В первый свой рабочий день ей пришлось делать самое простое – одно поднести, другое унести, за третьим сбегать, угля подбросить, воды натаскать, пол подмести. Присесть было некогда, ноги гудели, щёки горели от раскалённого дыхания горна, а от гула и грохота она едва не оглохла.

– Ты дело делай, а сама в оба глаза смотри, в оба уха слушай, – дала ей краткое наставление родительница.

Твердяна завидовала старшим подмастерьям, которым уже доверяли первичную ковку заготовок. Они работали со сталью, а она лишь смотрела со стороны... Однако сколько она ни просила разрешить ей хоть разочек стукнуть молотом, ей этого не позволили.

– Куда тебе! Рано, нос не дорос. Гляди в оба да смекай, что к чему!

Да и не по силам пока была Твердяне ковка, как ни крути – только и оставалось смотреть да запоминать. С самых низов начался её путь, но по-другому и не могло быть.

Однако скучать было некогда. Твердяна своими глазами увидела, как творится оружейная волшба, и её сердце сразу и навеки загорелось этим делом. На кончиках пальцев родительницы искрились светлые огоньки, когда она сплетала на поверхности стальной пластинки чудесный сияющий узор... Три пластинки она таким образом оплела, соединила их, и они словно приклеились друг к другу, накрепко связанные волшбой. Прогревание в горне докрасна – и снова ковка; пластинки постепенно под ударами молота вытягивались, но получалось это ох как медленно! Пока заготовка мало походила на сверкающее лезвие белогорского кинжала, тусклая и рябая от ударов молота, но то и дело по ней бегали озорные искорки. Дзинь! Одна искорка отлетела, но Роговлада ловко уклонилась и осталась цела.

– От волшбы не отгородишь себя, не защитишь, – пояснила она, улыбнувшись вздрогнувшей Твердяне. – Чувствовать её надо, слышать её песню, быть с нею и душой, и телом в единстве, иначе ничего не выйдет.

Несколькими ударами молота она согнула заготовку пополам, вложив между половинками ещё одну оплетённую волшбой пластинку.

– Это сердцевина клинка. Она в нём – самое главное.

После проковки Роговлада прокалила будущий клинок в горне и опустила его в масло, и оно мгновенно забурлило вокруг стали, вскипев.

– Теперь отложим клинок: волшба должна созреть.

– А сколько она будет созревать? – хотелось знать Твердяне.

– Месяц, – был ответ. – Потом наложим ещё один слой, прокалим, остудим – и снова отложим на созревание. И так – семь раз.

Итак, на изготовление клинка кинжала уходило семь месяцев. Потом – отделка: доведение до зеркального блеска, украшение рукояти и ножен, вытравливание клейма, заточка... Итого – год. Меч делался намного дольше.

– Ну, что встала столбом? Замешивай глину, – приказала Роговлада.

Твердяна проворно исполнила поручение. Глиняным тестом до половины заполнили узкий деревянный ящичек, опустили туда обёрнутый промасленной тканью клинок на двух подставках-скобках (чтоб не проваливался на дно), после чего залили остатками глины и поставили на просушку. В таком кирпиче клинку предстояло пролежать до наложения следующего слоя волшбы.