– Не в том беда, что ты попортил мне шкуру, – с жгучим угольком боли у сердца сказала Цветанка. – Мне плевать, всё уже зажило. Беда в том, что твои воины много людских жизней зря отняли. За них ничем не отплатить. Даже твоей жизни будет мало.
– Ну, с паршивой овцы хоть шерсти клок, – решительно проговорила Невзора, беря у навия кнут. – Давай-ка, добрый молодец, иди во двор. Там ты своё и получишь.
Ойхерд покорно вышел из домика, где на глазах у своих носильщиков разоблачился от доспехов, разделся по пояс и подставил под кнут широкую спину. От Цветанки не укрылся оценивающий взгляд Невзоры, которым она окинула этого породистого самца, прежде чем нанести первый удар.
– Хорош, мерзавец, – усмехнулась женщина-оборотень. – Даже бить жалко. Но ты это заслужил, гадёныш.
Ойхерд вынес наказание стойко: ни один крик не сорвался с его прикушенных губ, только вздрагивали его богатырские плечи, покрытые литыми полушариями мышц, да сдвигались от боли лопатки под хлёсткой «лаской» чёрного языка кнута. Удар свистел за ударом, и спина навия покрывалась сеткой алых рубцов. Кровь змеилась струйками из лопнувшей кожи, а Цветанка, испепеляя воина пристальным взглядом, ждала хоть одного стона, хоть маленькой слабины. Напрасно: навий лишь стискивал челюсти и зажмуривался, но ни разу не пикнул. Когда затуманенный болью взгляд его светлых глаз устремился на Цветанку, та не выдержала и отвернулась в сторону.
– Я всё стерплю, госпожа, – проскрежетал он белыми зубами. – Пусть льётся моя кровь: только ею я могу смыть твою обиду.
Пальцы Цветанки яростно вцепились в мягкое золото его волос, рассыпанных по плечам.
– Мне не себя жаль, ублюдок. Мне детишек жаль, которых ты осиротил, – прошипела она, приблизив оскал своих клыков к его покрытому испариной лицу. – Баб жаль, которых ты вдовицами сделал.
А Невзора, похоже, находила в избиении Ойхерда своеобразное удовольствие. Её ноздри хищно вздрагивали и раздувались, зубы кровожадно белели из-под нервно приподнятой верхней губы, а холодные глаза мерцали колюче-сладострастным блеском. Неприятно поражённая, Цветанка смогла только врезать навию в челюсть со всего маху. Тот не удержался и упал на локоть, но даже не подумал дать сдачи, приняв удар безропотно.
– Да, госпожа, ты безмерно права, – сказал он.
– Заткнись! Мне противно твоё баранье блеяние, – презрительно сплюнула Цветанка, отходя в сторону.
Невзора тем временем свернула кнут и отшвырнула его; её грудь под занавесью чёрных спутанных волос возбуждённо вздымалась, а в изгибе рта проступало торжество. Изящно изогнув спину, она склонилась над Ойхердом и заставила его подняться на ноги.
– Идём-ка в лес, – молвила она с приглушённой хрипотцой. И добавила: – Цветик, пригляди за сыном, пусть за нами не бегает.
Цветанка, опустошённая и охваченная горьким безразличием, уже не смотрела на них. Она подкатила тележку поближе к дому и принялась раскладывать привезённые припасы по местам: муку и пшено – в кладовку, репу и яблоки – в прохладный погреб. Часть снеди могла пострадать от крыс и мышей, но вредных грызунов уже неплохо наловчился гонять Смолко – тоже своего рода охота, как раз ему по плечу.
Начал накрапывать дождь. Невзора с навием вернулись из леса: женщина-оборотень плыла павой, растомлённая, с умиротворением на лице и с прилипшими к испачканным коленям листочками и травинками. У Ойхерда была в грязи вся его избитая спина, и Невзора окатила его водой из ковшика.
– Ничего, заживёт, как на Марушином псе, – усмехнулась она, похлопав воина по сильному плечу и выдав ему свою старую рубашку – чтоб кровь впитывалась. – Езжай, дружок, да коробок свой забирай: ни к чему нам чужое добро.
– Отвергнутое подношение – не дарованное прощение, – опечаленно молвил Ойхерд. – Я потеряю благоволение Маруши...
– Езжай, езжай, не задерживайся.
Цветанка больше не удостоила его ни одним словом. Воины помогли Ойхерду надеть доспехи, и он забрался на сиденье. Навии погрузили на крышу сундук, подхватили носилки за жерди и растворились в шелесте дождя.
Невзора взяла ведро с водой и окатилась на крыльце с головы до ног, после чего с рычанием встряхнулась по-звериному, разбрасывая вокруг себя брызги.
– Не поняла я что-то, подруга. Вот это вот... что сейчас было? – Цветанка затопила печь и высыпала на стол две пригоршни пшена, чтобы перебрать для каши.
Невзора спокойно села к печке, промокая полотенцем волосы.
– Я ж говорю: с паршивой овцы хоть шерсти клок, – хмыкнула она. – Я дочку хочу. Да и Смолко сестричка нужна: Светланку беречь надобно, с нею не очень-то поиграешь. Что, сынок, хочешь сестрёнку? – Женщина-оборотень подхватила мальчика и усадила на колени, нежно вороша его чёрные кудри. – Вы с ней бегать станете, играть да резвиться. Ох и весело вам будет! Батюшка у нас пригожий – красивая девочка родится...
– Почём ты знаешь, что девочка будет? – Цветанка выбирала пальцем мусор из крупы, поглядывая, как разгорается в печи огонь.