Навь и Явь

Со смутной тяжестью на сердце она побрела дальше по знакомой тропке к домику. Могла ли детская дружба перерасти в нечто большее? Маленькие детки – маленькие бедки, но со временем растут те и другие. Подросла и Ольха, а вместе с нею – и её чувства к Светланке. До вступления в брачный возраст ей оставалось прожить ещё столько же, сколько она уже прожила, но какой закон удержит юное, голодное сердце от безрассудств? С такими думами подошла Цветанка к лесному домику.

Невзора на крылечке кроила очередные чуни из оленьей кожи. Хорошо наловчилась она шить эту лёгкую и мягкую обувку, а дочь Люта украшала её яркой вышивкой, ремешками и кисточками; за месяц они могли изготовить до двадцати пар, а Цветанка время от времени сбывала их в городе, меняя на съестное либо ткани и утварь. Делали мать с дочерью как лёгкие, летние чуни, так и утеплённые, с меховым нутром. Не отрываясь от работы, женщина-оборотень кивнула Цветанке.

– Что-то ты нынче пустая, – заметила она с усмешкой.

– Не задался промысел, – кратко буркнула в ответ воровка.

Люта корпела под соломенным навесом над украшением уже готовой пары чуней – вышивала лиственный узор белыми и красными нитями. Золотое руно её волос, схваченное в нескольких местах кожаными завязками с бусинками, кончиком спускалось ниже сиденья деревянного чурбака.

А в домике пахло печным теплом и зрелым тестом. Светланка в перемазанном мукой переднике раскатывала на столе лепёшечки и щедро раскладывала начинку – свежесобранную землянику. Тесто слушалось тонких пальцев юной кудесницы, ложась изящными защипами-косичками, и получившиеся пирожки Светланка укладывала на подмасленный противень. Сдобным колобком прокатилась и упала в душу Цветанки её улыбка.

– Скоро пироги будут, – сказала она, проворно защипывая края теста. – Ой, вкусные, ой, душистые! Ягодки свежие, только-только собранные...

– Видала я, как ты собираешь, – без улыбки проговорила Цветанка, опускаясь на лавку у стола. – Зачастила к тебе молодая кошка. Что у тебя с нею?

Смешливыми искорками заблестели глаза девушки, на щеках вспрыгнули милые ямочки – точь-в-точь как у матушки Нежаны.

– Что за вопросы, Цветик? Ну что у меня с нею может быть?

– Ну... Люба она тебе? – нахмурилась Цветанка.

Живой вьюнок, питающийся волшебной силой, розовел в косе Светланки, словно утренняя заря. Эти ямочки на щеках хотелось ущипнуть и расцеловать, но воровка, снедаемая ноющей ломотой в сердце, сдвигала брови.

– Ольху я с детства люблю, – просто и спокойно молвила девушка. – Как сестрицу. Вот как Люту со Смолко – так и её.

– Ну-ну, – недоверчиво щурясь, промычала Цветанка. – А ты видала, какими глазами она на тебя глядит? Отнюдь не сестринскими. Смотри, девица... Не позволяй лишнего, а то и до беды этак недалече.

Лёгкий вздох летним ветерком сорвался со свежих уст Светланки. Закатив очи к потолку, она покачала головою.

– Да я о том и не помышляю, Цветик. Иная у меня доля, иная тропка в жизни.

Совсем не девичьим знанием веяло от её слов, а в очах словно тёмная лесная чащоба разверзалась, и зябко становилось Цветанке, тоскливо. Птицей-совой умела оборачиваться молодая волшебница, рыбой могла плыть по рекам, зверушкой неприметной по веткам скакать... Жила в её пальцах светлая сила, какой не видали люди. Не удержать такую пташку около себя, не заточить за пяльцами в светёлке да у очага кухонного не приковать. Не дому принадлежала Светланка, а всему лесу и земле, солнышку да облакам поднебесным.

Скоро поспели пироги, а к ним и Смолко из леса пришёл. И не один: шла с ним об руку девушка, одетая в юбочку из белых заячьих шкурок и такую же короткую душегрейку, не прикрывавшую голого живота. На груди у неё висело ожерелье из перламутровых ракушек, а голову украшал убор из тетеревиных перьев с пуховыми заячьими хвостиками по вискам. Небрежно сплетённые в толстую косу волосы цвета белёного льна были перевиты тонким кожаным ремешком с алыми подвесками-бусинами. Стройные, но сильные ноги девицы облегали мягкие сапожки из оленьей кожи, с отворотами, вперехлёст обвитые ремешками. Светло-серые, прозрачные глаза блестели жемчугом, а уголки пухлого и яркого, чувственного рта приподнялись в учтивой улыбке, когда молодые оборотни поклонились Невзоре.

– Матушка, принимай невестку... Это Свемега, хочу её женой сделать.

Совсем взрослым стал Смолко – в росте догнал и обогнал мать, раздался в плечах, а передние пряди чёрной гривы заплетал в косички и связывал сзади. В человеческом облике он носил кожаные портки и чуни с голенными обвязками, а могутное, мускулистое туловище ничем не прикрывал. Хотя он был всего на пару вёсен старше Светланки, но смотрелся уже почти зрелым мужчиной, особенно со стороны широкой, сильной спины.

– Откуда невесту взял? – кратко осведомилась Невзора.

– С Кукушкиных болот, матушка, – ответил сын.

Цветанка не так уж и врала, когда в войну рассказывала навиям в городе о многочисленном семействе Марушиных псов, проживавшем у этих болот. Там и вправду жила большая стая, возглавляемая старой волчицей. От лесного домика до тех мест было далече – с добрую сотню вёрст.