Наваждение

Кэт сползла как можно ниже на сиденье, а когда мексиканец подошел и сказал что-то сквозь стекло, сделала вид, что ее нет.

Он стоял и говорил гадости.

Кэт старалась уверить себя, что ее не видно, и мексиканец в конце концов вернулся в свой пикап.

Прошло минут пять после того, как грузовик отъехал, прежде чем она смогла нормально сесть и выдохнуть. Она даже намочила трусики. Стянула их с задницы, спустила по ногам и бросила на заднее сиденье.

Как только она отделалась от исподнего, ей повезло.

«Бентли»!

«Чтоб ты пропал, мерзкий джип!»

Большой, черный, сверкающий, с агрессивной решеткой. И он замедляет ход!

Черт, а вдруг это Клайв? А даже если и он! Все лучше, чем здесь спать…

Когда «бентли» остановился, девушка опустила стекло, стараясь разглядеть, кто там сидит. Большая черная машина немного постояла и двинулась дальше.

— Пропади ты пропадом, богатый ублюдок!

Кэт выскочила из «мустанга» и принялась дико размахивать руками…

«Бентли» остановился. Подал назад.

Кэт пыталась всячески продемонстрировать свою безопасность: пожимала плечами, улыбалась, показывала назад, на свою машину.

Стекло «бентли» бесшумно опустилось.

Внутри только водитель.

И не Клайв, женщина!

«Слава тебе, Господи!»

— Мэм, — пропела Кэт самым своим сладким голосом, который она приберегает для «Ла Фам». — Спасибо большое, что остановились. У меня кончился бензин, и если вы сможете меня подвезти куда-нибудь, где бы я могла найти…

— Конечно, милочка, — сказала женщина. Гортанный голос, как у той актрисы, которая нравится мамаше… Лорен, Лоран… Хыотон? Нет, Бэколл. Лорен Бэколл спасла ее!

Кэт подошла к «бентли».

Женщина ей улыбнулась. Старше матери, волосы седые, огромные жемчужные серьги, классный макияж, костюм из твида, алый шелковый, дорого выглядит, шарф накинут на плечи в небрежной манере, которая так легко дается классным женщинам.

Таким, какой хочет считать себя мамочка.

— Мэм, я очень вам благодарна, — сказала Кэт, которой внезапно захотелось, чтобы эта женщина действительно была ее матерью.

— Залазь, милочка, — сказала женщина. — Поищем для тебя горючее.

«Горючее» — наверняка англичанка.

Кэт, широко улыбаясь, села в машину. То, что началось как дерьмовая ночь, превращалось в крутую историю.

«Бентли» заскользил по шоссе, и Кэт снова поблагодарила женщину.

Женщина кивнула и включила стерео. Что-то классическое — Бог мой, ну и система, будто сидишь в концертном зале!

— Если я могу как-нибудь отблагодарить вас…

— В этом нет необходимости, милочка.

Крупная женщина, большие руки в кольцах.

— Ваша машина — нечто невероятное, — заметила Кэт.

Женщина улыбнулась и прибавила звук.

Кэт откинулась назад и закрыла глаза. Подумала о Рианне и Бетти с парнями в поддельных рубашках. «Как вкусно будет рассказать им свою историю».

«Бентли» молча поднимался на холм. Мягкие сиденья, алкоголь, травка и падение уровня адреналина внезапно повергли Кэт почти в коматозный сон.

Она громко храпела, когда машина мягко повернулась и принялась взбираться на холм, направляясь в темное и холодное место.

ГЛАВА 2

Когда поступил вызов, я обедал вместе с Майло в кафе «Прибой» в Малибу.

Ни у него, ни у меня не было никакой причины быть в этом месте, кроме великолепной погоды. Ресторан представлял собой картонное бунгало с окнами во всю стену и деревянной верандой, высоко поднятой над землей, расположенное к югу от Кэнон-Дюн-роуд. Назван он был не по делу, так как располагался в полумиле от океана и воды из него видно не было. Но кормили там фантастически, и даже на таком расстоянии ощущался запах прибоя.

Был час дня, мы сидели на веранде и ели желтохвоста, запивая его пивом. Майло только что вернулся из Гонолулу, где пробыл неделю и умудрился сохранить свою кожу в первозданной молочной белизне. Неудачное освещение не улучшало его внешнего вида: бугры на лице, рытвины от прыщей, морщины и обвисшие брыл и, как у мастиффа. Сегодняшний великолепный свет лишь вскрывал самое худшее.

Несмотря на это и на самую безобразную гавайскую рубаху, которую мне только довелось видеть, он выглядел прилично. Никакого подергивания и мгновенных гримас, выдававших попытку скрыть боль в плече.

Рубашка представляла собой дикую смесь рыжих слонов, синих верблюдов и желтых мартышек на фоне оливково-зеленой синтетики, которая липла к округлому торсу моего друга.

Поездка на Гавайи последовала за двадцатью девятью днями лежания в больнице: там он поправлялся от дюжины ружейных дробинок, засевших в его руке и плече.

Стрелок, одержимый психопат, был убит, избавив всех от судебных неприятностей. Майло отнесся к своим травмам легко, заявив, что «кость, твою мать, не задета», но я видел его рентгеновский снимок. Несколько дробинок прошли в паре миллиметров от сердца и легких, а одна крупная пакость засела настолько глубоко, что ее нельзя было удалить, серьезно не повредив мускулы, — отсюда подергивания и гримасы.