Наваждение

— Интересно, как это она меня знает? Если я сама себя не знаю! — и, кажется, порядком напугала встречного щуплого парня в сером костюме, дирижерском галстуке бабочкой и круглых очках, вроде московского "профессора" Ромки. Бедняга отшатнулся от нее, как от сумасшедшей.

Уже вылетев пулей за дверь, под влиянием благодатного свежего воздуха Янка неожиданно сообразила, что ее только что элементарно взяли "на слабо". (Дошло, как до жирафа, на тринадцатые сутки!) Ох уж эта вероломная Пчела! Ведь если именно она, Майя, приходила к ним домой — как утверждает мама, — жаловалась на Янкины прогулы и просила принять меры, то… То теперь уж точно на ней отыграется, все девять кошачьих шкурок с Яны Владимировны спустит! Это ж надо было так вляпаться!.. Как под гипноз какой-то попала. Неужели сама, по собственной воле полезла обратно в эту петлю: каждый день по часу игры на пианино, под неусыпным маминым надзором?

Глава седьмая. Сергей и "тетя Маня"

Нимб, оказывается, сильно давит на плечи.

(Козьма Прутков)

Настроение было даже не никакое, а никакущее, и как раз в эту минуту позвонил Сережа. Голосом частного детектива стал допытываться, где она, с кем, ну и чем, собственно, занимается… Выяснил, что Яна никуда не спешит и поставил перед фактом, что "сейчас подъедет". Очень некстати, надо сказать! Янка уже тысячу раз зарекалась, что не будет ни с кем встречаться и даже лишний раз разговаривать, если в плохом настроении, расстроена или устала. Сперва нужно восстановиться, а не то себе дороже получится…

Но отказаться от "стрелки" не успела, Сережка по-военному быстро отключился. (Как-то не совпадают у них частоты: пока она задумчиво бредет через осень и глазеет по сторонам, он мчится на всех парах неизвестно куда, вон и ее пытается подгонять!) Кажется, само время течет для каждого по-разному: у нее, Яны, оно плавное и вкрадчиво-расслабленное — не потому ли и часы ни разу в жизни не носила, разве что в сумке, — а для него четко и неумолимо тикают секунды. Как у Джека Лондона: "Время-не-ждет"!

Встретились у полуразрушенной крепостной стены в Комсомольском парке — еще одно Янкино любимое место, третье по счету после Дуба и набережной. Старожилы утверждают, что стена эта — самое древнее в здешних краях защитное сооружение, возведенное во времена русско-турецкой войны. Возможно, именно здесь раздавал свои указания основатель их города Федор Ушаков, фигура по всем меркам легендарная…

Сережа подъехал со стороны центральной аллеи, вздымая за собой пыльный шлейф из опавших бурых листьев. Яна только-только успела выбрать место поровнее и пошире и примоститься с ногами на поросшей пучками травы стене — всё-таки три века не прошли даром… Папа в свое время шутил, что это у нее комплекс Наполеона: когда вечно тянет забраться повыше и обозревать окрестности сверху. И подпевал смешным козлиным тенором: "Высоко-о сижу, далеко-о гляжу!.."

Но даже эта несерьезная мысль была не в силах поднять Янкин поникший боевой дух, она еще плотнее сдвинула брови и горестно вздохнула. Больше всего хотелось свернуться клубком в укромном месте — чтобы не было никаких случайных прохожих — и сидеть вот так, ни о чем не думая, лишь ощущая всем телом вековые теплые камни. И меньше всего — вести оживленную светскую беседу, пускай даже и с Сергеем…

— Привет! Что такая веселая?

Янка вместо ответа неопределенно передернула плечом, внутренне досадуя на эту явную толстокожесть. Любая девчонка бы на его месте почувствовала, что сейчас не надо ни о чем расспрашивать и ничего суперски умного изрекать, достаточно лишь запрыгнуть на эту стену и немного посидеть рядом. А потом, уже для полного распрямления извилин, можно поболтать на какие-то ненапряжные темы — вот тогда бы потихоньку и "попустило", выражаясь на их лицейском жаргоне… Но мужчины, по всему видать, сделаны из кардинально другого теста: Сережка на нее едва взглянул, отрывисто поздоровался и усиленно закрутил головой в поисках чего-то своего архиважного. И с еле прикрытым нетерпением предложил:

— Ну что, пошли где-нибудь посидим?

"Ага, значит, он кафе поблизости выискивает!" — Яна отрицательно замотала головой:

— Я не хочу.

— А-а, ты ж на природе любишь! — прозвучало сие замечание в высшей степени язвительно. А дальше и того больше, понеслось по развернутой программе: начали пререкаться, как потрепанная жизнью супружеская пара. (Причем женатая лет двадцать, не меньше.)

— Траву не рви, — как можно более миролюбиво заметила она. (А может, и занудно — со стороны-то себя не видно…)

— Гринпис! — в его исполнении прозвучало точь-в-точь как ругательство. Вся эта ситуация показалась Яне невероятным образом, пугающе знакомой.

"Опять "дежа вю"! Мы с ним когда-то точно так же ругались…" — Янка внутренне вздрогнула и сделала последнюю попытку сменить тему, без всякого перехода задумчиво протянула:

— Странно, у тебя мне даже не хочется прошлые жизни смотреть…

— Всё равно я в это не верю.