Наваждение

Чего-то в этом роде Янка и ожидала: опять ее могучая интуиция не подвела! А Мастер с подозрительно-вкрадчивым спокойствием ко всему сказанному присовокупила, что если она, Яна, сегодня не занята, то может вечером забежать для проверки. А заодно и остаться на семинар — уж кому, а ей должно быть интересно. Неожиданно для себя самой девочка согласилась: получилось, что нет, нисколько не занята… Свободна, как ветер.

Вся эта мистика Яну сильно растревожила, целый день в лицее проходила невнимательная и погруженная с головой в свои мысли. Утром, поднимаясь по лестнице, прозевала нужный этаж — а именно второй — и на полном автомате выскочила на площадку четвертого, где уперлась лбом в запертую дверь спортзала. (Да, это не шутка: спортзал на четвертом этаже, жесть! По лицею ходят вполне правдоподобные байки о том, как в свое время прораб, находясь под сильным градусом, перевернул чертеж здания вверх тормашками. Ну, и отдал строителям соответствующие указания… Нетрудно представить, какие умопомрачительные звуковые эффекты сопровождают лабораторки в кабинете физики на третьем этаже, как раз под спортзалом! Повезло еще, что столовую сварганили по-человечески, внизу, а то могло бы быть намного хуже…)

Но самый пик Янкиной невнимательности пришелся на вторую пару. Развернувшись спиной к двери, она со всеми леденящими душу подробностями пересказывала Юльке свой сон, да так увлеклась, что не расслышала ни звонка, ни появления Вероники Сергеевны — пылкой "француженки" с бурным южным темпераментом. Пожалуй, спасло Янку лишь то, что Вероника питает к ней определенную слабость — говорит, что у той блестящие способности к французскому. (И каждый год норовит выпихнуть на городскую олимпиаду, но пока что не получается, накладка с английским. У Оксаны Юрьевны на этот счет тоже ведь свои планы…) Если б не эта маленькая деталь, то Вероника сто пудов бы выставила за дверь — "с вещами на выход, ЯнА"! (Вероника Сергеевна все имена склоняет на французский манер, с ударением на последнем слоге: ГалинА, СашА… Вот Юльке-то хорошо, она Жюли, а Макаровой и того лучше — Катрин, изящно и благородно. А волейболистка Таня Остапенко — ТатИ, вообще необычно звучит. Не то, что эта ЯнА, сплошное издевательство!)

Слава Богу, девчонки из-за этой феноменальной рассеянности Янку не слишком доставали, вели себя на диво сдержанно и гуманно. Посмеялись, посудачили минут пять и забыли. (Что-то с недавних пор подруги начали проявлять по отношению к ней завидную чуткость, с чего бы это?..) Та пугающая вчерашняя слабость как будто бы прошла, остались лишь неясные ее отголоски. Как грозное напоминание о том, что может случиться в любую минуту, если Яна Владимировна куда-нибудь опять, по маминому выражению, "влезет, вступит или вляпается"…

Так всё и текло тихо-мирно до большой перемены, а потом они всей бандой наперегонки высыпали во двор, не успев еще толком поесть. (Впрочем, на это "поесть" никто особо и не рассчитывал: наверняка в буфете уже толпится плотная орава изголодавшихся лицеистов! Весь лицей не переждешь.) Яна изо дня в день перебивалась случайным шоколадом, чипсами или печеньем вместо обеда — если бы мама об этом узнала, наверняка б устроила конкретную головомойку. Хотя кто ей скажет!.. А заодно и для карманных денег изрядная экономия, что тоже немаловажно в наше время…

Когда папа уходит в плаванье, то прежнее раздолье в плане неограниченных финансов для Янки быстро прекращается. Старые запасы тают за считанные дни и наступают суровые времена… Мама считает ограничение суммы на карманные расходы одним из самых сильных воспитательных средств, так что выдает по чайной ложке лишь на обеды да на проезд, как раз впритык. Понятное дело, строптивая Яна Владимировна сама и в жизни не попросит, лучше пешком будет до лицея чесать! И на примирение первая тоже не пойдет, чтобы выклянчить для себя какие-нибудь милости и поблажки. Не в ее правилах подлизываться. "No pasaran, они не пройдут! — с невеселым смешком подначила себя Яна. — Может, на работу какую-нибудь устроиться? Только кто ж меня возьмет… Даже в официантки не примут, ручки не из того места — обязательно что-то раскокаю!"

"Вот потому ты и маленькая, что не обедаешь", — выдала однажды Алина, уплетая за обе щеки заботливо припасенный из дому трехэтажный бутерброд. Янка на такую напраслину смертельно обиделась и целый день с ней не разговаривала. Но если мыслить логически, то что-то в этом есть… "Всё, начинаю новую жизнь! Со следующего понедельника, — легкомысленно пообещала себе. — Да только вряд ли из этого что-то получится… Вон как в третьем классе, когда мама каждую субботу выгребала из портфеля гору засушенных булочек и бутербродов и вытряхивала полчаса крошки. Вот чудИла, почему же я их тогда не ела? Из чувства протеста, что ли, или стеснялась… Нет, это я сейчас из чувства протеста, а тогда просто дикая была."