Звенигород. Красивое название, звенящее. Как Катин голосок. Почему кто-то находит свои клады, а я свой единственный никак не найду?..
Глава 2
ГНИДЫ И АНТИЧНАЯ ПОЭЗИЯ
«Да, я действительно вошь… я окончательно вошь… я, может быть, сквернее и гаже, чем убитая вошь… Да разве с этаким ужасом что-нибудь может сравниться! О пошлость! о подлость!» Нет, это не мои слова, я их где-то слышала раньше.
Что это, откуда? Ах да, Достоевский. В школе проходили «Преступление и наказание». Раскольников, старушка процентщица, Сонечка Мармеладова…
Нина Яковлевна меня еще к доске вызывала, а я плохо ответила, потому что не могла представить себе вошь. Таракана могла, а ее — нет.
Теперь знаю, что это такое… И знаю, сколько их бывает…
Я совершила преступление. Я отбываю наказание. Я все это заслужила…
Хорошо, что хоть в камере у нас люди подобрались приличные…»
Рыжая, грудастая сокамерница Ираида ластилась к Кате, пристроившись рядом с ней на нарах и щекоча ей подмышку пальцем босой ноги:
— Ты опять грустишь, мой птенчик. Ну почему, почему ты не хочешь, чтоб я тебя утешила? Я расскажу тебе красивую сказку, малыш, каких не знают мужчины…
Ираида сидела в Бутырке гораздо дольше Кати, но и у нее дата суда еще не определилась. Ей было предъявлено обвинение по той же двести двадцать восьмой, что и Кате, только у нее была часть третья — неоднократное незаконное приобретение, хранение и перевозка наркотиков в крупных размерах с целью сбыта.
Ей грозило от пяти до десяти лет с конфискацией имущества — а конфисковывать, судя по всему, было что.
Тем не менее рыжая наркодилерша в уныние не впадала. Кажется, она умела повсюду чувствовать себя комфортно.
Даже здесь, в камере, Ираида была обеспечена и самой лучшей французской косметикой, и дорогими продуктами «Нью Эйдж» — экологически чистыми, а не из какого-нибудь заурядного супермаркета.
Она щедро делилась ими с подругами по несчастью, но лучшее приберегала для Кати, к которой была неравнодушна. Ведь Катюше никто передач не приносил…
В этой душной, вопреки санитарным нормам переполненной людьми камере, на жестких нарах, Ираида умудрялась мурлыкать так сладко, точно нежилась в кресле-качалке перед уютно пылающим камином, а в комнате с зеркальным паркетом пахло восковыми свечами… а не тем, чем воняет в сырых помещениях старой Бутырской тюрьмы.
Сегодня, правда, провели так называемую общую дезинфекцию, и пахло еще терпимо: хлоркой, а значит — чистотой. Но это был только запах чистоты, только призрак ее, а не она сама.
«…Ишь ты, о чем я размечталась!
О ванне с душистой пеной, о запахе лаванды и хвои, о радужной струйке густого шампуня!
А когда это у меня было-то? Последний раз, кажется, в Богородичном Центре. Но и там чистота оказалась лишь призраком, сам воздух был пропитан грязью, ложью…
Нет, вру: я принимала ванну в доме Федора. Правда, без всякой пены: у него все так аскетично!
Добрый, добрый Федя… Федор Сергеевич. Теперь бы он и знаться со мной не захотел. И правильно, кто я такая? Наркоманка, арестантка…
Ох, как зудит все тело! Окунуться бы сейчас в Волгу. С головой. Однажды меня так окунал мой любимый, мой енот-полоскун. По-лас-кун. Только сейчас мне не до ласк.
Вымыться по-настоящему… какое скромное желание… и какое жгучее…
Но не я ли сама отказалась от всего хорошего и чистого — в прямом и переносном смысле?
Да разве в Славкиной коммуне было чище, чем тут? Ерунда, гораздо грязнее.
И разве не по своей собственной воле я пала так низко? Никто меня не принуждал.
Боже мой, здесь хоть дают мыло, а там я, кажется, и не вспоминала о нем неделями…
Это из-за меня, из-за моего слабоволия Дима тоже вынужден был жить такой низменной, животной жизнью. Я, я довела его до этого.
Женщина должна быть хранительницей домашнего очага, добрым ангелом, вдохновительницей, а я…
Все. Финиш. Клянусь, я выкарабкаюсь из зловония.
Финиш — и старт. Слышишь, любимый? Я беру новый старт».
Абстинентный синдром прекратился внезапно. Будто сдался хищный зверь, перестал терзать свою жертву и, поджав хвост, заскулил и убрался восвояси.
Мучительные ломки оставили Екатерину в покое, тело и голова приходили в норму, и ей больше не хотелось кольнуться и «уплыть».
Медики сказали бы, что с ее хрупким и податливым организмом произошло чудо: куда более сильные люди пытаются «завязать» годами, иные всю жизнь не могут справиться с губительным пороком, вплоть до трагического финала. Криницына же за три месяца, проведенные в тюрьме, начисто избавилась от наркотической зависимости.
Знак Рыб — это две рыбы. Та, что стремилась на дно, не выдержала давления многотонной толщи воды в темных глубинах и погибла. Осталась та, что плыла вверх. И перед ней уже забрезжил солнечный свет, свет разума: Катя, похоже, обрела способность трезво и связно мыслить.
Связно — да, но трезво ли? Она по-прежнему не винила Дмитрия ни в чем. Наоборот, сурово казнила себя.
Она раскаивалась — но только в том, что поломала его судьбу, не смогла стать для гения настоящей музой. «Взялся за гуж — не говори, что не дюж», а вот она — не сдюжила.