Наваждение

– Аннет, нельзя ли спокойнее? – стараясь сдерживаться, спросила Софи. – Я, знаешь ли, устала, у меня действительно полно своих дел… Но мне тебя жаль, ты с Модестом Алексеевичем устаешь душою, и я готова говорить об твоем романе, если ты теперь того хочешь…

– Тебе понравилось?

– В общем, да, хотя это совсем не мое чтение. Я б сама такое читать не взяла, но не потому, что плохо, а потому же, почему ты про индейцев не станешь читать. Мне такие чувства и в жизни скучны, и в романах, но у других – не так. Для кого-то ты явно угадала, и он (точнее она) тебе спасибо сказал. Посоветовать же вот что: смотри за словами. Они у тебя вьются, как будто веревкой привязаны: кудрявые березы, песнь соловья, шелковые волосы, сияющие глаза… Попробуй их развязать, сама, не с чужого голоса увидеть, сразу все дышать начнет…

– Как это, я тебя не понимаю? – спросила серьезно слушавшая Аннет.

– Слово, когда пишешь, инструмент. Иголка – можно зашить дыру на лохмотьях и вышить золотое облачение. Топор – расколоть дрова и выточить деревянное кружево. Любой инструмент тонок в руках мастера. Язык – самый тонкий из всех. Сказать одно и то же, но по-разному. «Иди!» и «Ступай!» – есть разница? Никакой? Ну как же! Смотри. Вот человек идет. Обычное передвижение в пространстве. А вот он – ступает. Каждый шаг – в увеличительное стекло. Какая многозначительность! Она идет… Она – ступает!.. Или другое: вспомнить и помянуть. Вспомнить – официальное слово, холодная констатация, вырезанная из картона. Зачем вспоминали, по какому случаю, чем вспомнили, в конце концов? Контора, мощеная мостовая, сюртук… Ничего не понятно. Все скрыто. Помянуть – совсем другое. Луг, деревянные напиленные кругляшки, курчавая кашка в палисаде… Похоже на сдобную ватрушку, круглое, теплое слово, со слезой в морщинке, нетрезвостью, и лукавой интрижкой даже… «Как черта помянешь, так он и…» Столько всего… Ну же, поняла?

Аннет молчала, потупившись по-девичьи. Потом еще раз зевнула, прикрыв рот ладошкой.

– А Туманов, оказывается, не только жив-живехонек, но еще и на Дуне Водовозовой женат, – сказала Софи.

Аннет живо вскинула взгляд, улыбнулась.

– Вот как? А что, Софи, получается, что Дуня Водовозова считает еще лучше тебя. Ведь тот старичок с ушами, Поликарп Николаевич, он ведь ее не только учил, а еще и кровным родственником был. Вот она тебя и обсчитала! Так выходит?

Софи удивленно округлила глаза. «Сочувствия она от меня ждала, что ли?! – подумала Аннет. – Вот глупость-то! У меня муж старик-полутруп, сын без меня в городе живет, я от страха уж поседела и опухла вся, скука всю жизнь смертная, а я еще ей должна…»

– Да, это так, – кивнула Софи. – Только ведь и розы, ты знаешь, они не всегда красиво увядают, они иногда еще гниют, если лето холодное, прямо в бутонах… У Густава Карловича спроси, он знает…

– Софи! Ты здесь? – Алексей быстро вошел в комнату, огляделся. – Что вы тут делаете?

– Беседуем о литературе, – безмятежно откликнулась Софи. – Как два литератора…

– После! Аннет сказала тебе?

– О чем?

– О том, что у нас в усадьбе гостит барон Шталь, якобы сообщается с Кокой об энтомологии…

– Что-о? Ефим здесь?! – изумилась Софи. – Аннет, отчего же ты мне не сказала?!

Аннет молчала, злобно посверкивая выцветшими глазками.

– Но что же ему в действительности нужно?

– Если бы я мог знать! – воскликнул Алексей. – Приехал третьего дня в таком волнении, что едва на ногах стоял. Сейчас вроде спокойнее, но… Ничего не разберу… Маман с мигренью лежит. Модеста и беспокоить не стали. Аннет устранилась от всего. А у меня просто уже нервная горячка скоро начнется… Чего он тут вынюхивает? Ты можешь предположить? Что бы там ни было, но я никогда не поверю, что барон Евфимий Шталь на охранку работает…

– Людочка здесь?

– Здесь пока.

– А Гриша?

– Живет на даче у Арсения Владимировича.

– Они повидались?

– Да, конечно.

– Тогда – все, надо ему отсюда уезжать, пока его не застукали. Я тоже уеду.

– А… Евфимий Людвигович?

– Пусть себе остается, беседует с Кокой о жучках… Людочку потом в Люблино переправишь… Как она, кстати?

– Капризничает, как всегда…

– Ну вот и славно. Аннет за ней приглядит, а вы с Гришей приезжайте в Петербург, а уж оттуда – в княжество Финляндское. Финны с охранкой сотрудничают туго, потому…

Леша, войдя, не закрыл за собою дверь, и стучаться барону Шталь не потребовалось.

«Вот, оказывается, как выглядел бы теперь Михаил, если бы на нем не было шрамов и прочих следов прожитой жизни,» – подумала Софи.

Бледность и седые виски шли барону, как породистой лошади.

– Софи, я умоляю вас…

– Когда-то вы были похожи лицом на одного из юношей-укротителей на Аничковом мосту, – сказала Софи. – Теперь, Ефим, вы стали похожи на Клодтовского же коня…

Аннет ошеломленно поморгала глазами.

– Софи! Мы можем говорить теперь? Или вы меня сразу вышвырнете из этого дома?

– Я не могу вас отсюда вышвырнуть хотя бы потому, что это не мой дом, – сухо ответила Софи. – А Леша, насколько я понимаю, вовсе не отказал вам в гостеприимстве…

Алексей взял Аннет за руку и буквально выволок сестру из комнаты. Уже из коридора затворил за собою дверь.