Наваждение

– Нет, милый, не хочу. Вот совсем не хочу. Я уже на каком-то другом, новом этапе своей жизни. Я не про возраст, не про старость, а про что-то другое. Когда-то я родила – очень рано. Повторить попытку, но когда – почти поздно? Сейчас многие в этом возрасте рожают, только вот я хорошо помню это ощущение, когда кажется, будто немного не укладываешься в сроки… Нет, нам никто не ставит сроки, жизнь – это не производство, где все по плану. Но у меня вот так. Некое чувство ритма, что ли. Ритма жизни. Поздно. Не хочу. Другие радости, другие желания. А ты… ты разве хочешь? – Ее голос дрогнул.

– Нет, – ответил Олег.

– Но если…

– «Если» – невозможно. Я мужчина, эмоции и желания тоже не владеют мной, они не возникают внезапно. А вот ты действительно не хочешь детей? – настойчиво переспросил он. – Если тебе это надо, то лучше скажи сейчас…

– Нет же, нет! – рассердилась Зина. – Правда нет. Если бы у меня не было детей, то, возможно, я бы мечтала стать матерью, но мне это не надо. В сорок лет… Нет. Но вот если ты…

– Нет, – ответил Олег. – Если бы у меня не было Стивы… Нет, тоже не хочу. Странно, что мы только что заговорили на эту тему, а это ведь важно.

– Мы не вернем свою молодость, если решим завести совместного ребенка. Мы не станем от этого счастливее. У нас ведь есть дети. Целых трое. Скорее, внуков надо уже дожидаться. – Она помолчала и добавила: – Стива чудесный мальчик.

– Они подружились – мой сын и твои.

– Это же они все вместе придумали, решили… я про сегодня. Мы с Петром и Павлом уже уходили от Юрия. Я поняла, что совершила ошибку, когда согласилась на его условия. Это наваждение было какое-то. А потом пришел ты.

* * *

После ухода Петра и Павла и Зины с ее новым-старым кавалером Юрий почувствовал себя опять больным. Разом кончились все силы, навалилась тоска.

Он лег в постель, попросил Гулю принести себе чаю. Та с готовностью помчалась исполнять важную миссию. Ну как же, хозяин захотел чаю! Одна она, его старая домработница, безграмотная чужестранка, беспокоилась о нем по-настоящему, что ли?

Хотя вряд ли. Гулино рвение вызвано щедрой зарплатой, которую платил домработнице Юрий. Не надо иллюзий. И Катя с девочками были рядом с ним тоже только из-за денег. Во время развода, стремительного и беспощадного, эта троица показала себя во всей красе.

Может, вернуть их? Сказать, что нашло что-то вроде затмения. Наваждение!

А что, они вернутся. Легко. Женщины-пиявки… Но если Юрий решит примириться с Катей, а также с Ирой и Наташей, они сразу поймут, что он загнан в угол. От безнадежности мирится, от ощущения, что ему, немолодому и очень нездоровому дядьке, страшно стало одному. Так страшно, что уже на все плевать.

И они начнут плевать на Юрия в прямом и переносном смысле, если вернутся. Потому что поймут – им можно уже всё, а этот утрется. Так-то они его пусть и не любят, но еще уважают, хоть и формально, а вот если он начнет звать их обратно, и уважать перестанут.

А он сам как к себе станет относиться после примирения с «девочками»? Жалкое создание, развалина. Не мужик. Юрий, в отличие от «девочек», всегда относился к ним с нежностью, многое прощал, на Катины «шуры-муры» с противоположным полом снисходительно закрывал глаза. Потому что он сильный, он настоящий мужик, а значит, снисходительный и щедрый. Благородный.

Так что Юрий сам себе не сможет простить своей слабости, своего падения. «Девочек» нельзя возвращать.

Зина была бы хорошей подругой Юрию, поскольку она искренняя, всегда открыта. Но Зина ушла и вряд ли вернется. Уж больно красавчик этот, ее реставратор, и настойчивый.

– Гуля, ну где мой чай! – надорванным голосом закричал Юрий.

Примчалась Гуля с подносом, язык от старательности прикушен, платок на голове набекрень. Поставила поднос на столик рядом с кроватью.

– Гуля, меня все бросили, – с трудом произнес Юрий. Он никогда и никому не жаловался, а тут его просто приперло. – Гуля, как мне теперь жить?

Гуля всплеснула пухлыми руками, отчего по ее телу пошли плавные волны и колыхания, затем запричитала что-то неразборчивое, страстное и жалостливое. Дескать, за что хозяину такие мучения, ведь он их не заслужил…

Потом резко сменила тон и завопила изумленным тоном, вращая глазами. «А, это она про моих сыновей. Впервые увидела Петра и Павла, поразилась!»

– …такой большой мальчики и такой видный! И так с отцом и-и… Жестокий очень!

«Кто жестокий, я? А, нет, это она о Петре и Павле. Столько лет в России живет, а так и не разобралась в падежах, числах и склонениях. Ну да ладно, она же домработница, убирает хорошо, что с нее еще взять!»