Наваждение

– Коля! Я сказала, что это мой ребенок. У нас с Ромой такие отношения. И ты не в праве вмешиваться и менять это.

– Твой ребенок уже взрослый, – говорит он громче, – Не ребенок. И пора начать относиться к нему как к взрослому. Вы оба взрослые и…

Катя снова кричит, закрывая уши руками, – Господи, да прекратите уже этот балаган, – кричит она.

– Екатерина, – сказал Логинов, – Ты не будешь произносить имя Господа напрасно в этом доме.

– Я просто не могу слушать больше ни секунды спора! – кричит она, – Да, мы с Ромой подставили друг друга. Да, это написано в газете. Да, это проблема перед выборами. Мне жаль, что о вашей помолвке было объявлено таким образом. Но ты не думал, что, может быть, тебе следует, было предупредить меня раньше, что снова выходишь замуж? – спрашивает Катя, ее голос становится все более высоким.

Я отступаю назад, скрещивая руки на груди, даже не пытаясь скрыть улыбку. Я не думал, что в папиной дочке это есть. Не могу поверить, что слушаю, как она отчитывает своего отца.

– Я думал, что ты захочешь услышать это от нас двоих и в домашней атмосфере… – начинает он, внезапно обороняясь.

– Да, пап, – говорит она, – Я очень хочу войти в дверь дома, чтобы увидеть, как вы трое стоите там. Я уверена, что именно так везде говорят делать это во всех книгах по воспитанию.

– Я принял решение, которое, как мне казалось, было наиболее подходящим для…

– Ты держал эти отношения в секрете! – кричит Катя, – Ты понимаешь, как ты себя ведешь? Ты собирался врезать Роме посреди кухни! Ты не видишь здесь иронии? Мама возненавидела бы тебя за такие поступки, и ты это знаешь.

При упоминании ее матери будто весь воздух высасывается из комнаты. Цвет стекает с лица Логинова.

Но она продолжает, – Ты приведешь их… – она не смотрит на меня, просто указывает в сторону меня и мамы, – В летний дом, к нам домой. К ней домой.

– Она мертва! – кричит он, – Твоя мать мертва уже четыре чертовых года!

– Я не хочу об этом говорить, – говорит она, качая головой. Она смотрит на своего отца с разочарованием, написанным на ее лице, и проходит мимо меня, даже не взглянув. Я стою там с минуту, тишина в комнате затягивается. Логинов наклоняется над столом, обе ладони вытянуты, голова опущена.

Мне стало жаль Катю.

Мама смотрит на меня с выражением боли, – Рома… – начинает она.

Я прерываю ее, прежде чем она успевает сказать,– К черту это дерьмо, – говорю я, – Я ухожу.

Я поднимаюсь по лестнице в спальню, где лежит мой бумажник, но мне, честно говоря, интересно, ушла ли Катя. Я захожу в свою комнату, хватаю бумажник и сигареты и останавливаюсь, когда дохожу до ее комнаты. Ее дверь приоткрыта немного, и я стою там несколько секунд, решая, хочу ли я что-то сказать. Затем дверь распахивается, и она смотрит на меня с удивлением.

Она громко вздыхает и качает головой, – Серьезно, Громов, мне не нужна твоя чушь прямо сейчас. Я не в настроении. Я ухожу.

– Хочешь компанию?

Ее бровь поднимается, – Ты, блядь, шутишь?

– Я не придуриваюсь. Правда, – защищаюсь я. В ней есть что-то такое, что, кажется, выводит меня из себя.

– Ты хочешь, чтобы у брата и сестры было время сблизиться? – спрашивает она.

– Я хочу выбраться отсюда, – говорю я уклончивым тоном.

– Хорошо, – она перекидывает сумку через плечо, и я следую за ней к входной двери. На этот раз за главными воротами стоят трое фотографов, которые курят, слоняясь без дела, и быстро встают, направляя свои камеры на нас, когда мы приближаемся.

Катя тихо ругается, когда мы выходим, – Неужели им больше нечего делать?

– Роман, Екатерина, вы действительно ненавидите друг друга? У вас есть для нас комментарий?

– Занимайся своими делами, – говорит она, – Серьезно. Смотри, мы стоим прямо здесь, не так ли? Почему бы тебе не сфотографировать нас вместе. Мы друзья. Это мой комментарий.

Я кладу руку ей на плечо, – Улыбайся в камеру, – я поднимаю большой палец вверх, и Катя смотрит на меня, наконец срывая улыбку, прежде чем тоже поднять большой палец.

Фотографы закатывают глаза, и мы поворачиваемся и быстро идем по тротуару два квартала, прежде чем кто-либо из нас произносит слово. Затем Катя засмеялась. Звук легкий, мелодичный. Я смотрю на нее, потому что не помню, что слышал ее смех . Она язвительная, да, но она такая чертовски серьезная. Как только она начинает смеяться, она не может остановиться, сгибаясь пополам, и ей приходится вытирать слезы с глаз.

Когда она останавливается, она смотрит на меня, – Что? – спрашивает она.

– Ты смеёшься как сумасшедшая, – и она просто пожала плечами.

Я вытаскиваю пачку сигарет, и она смотрит на меня, – Сигаретку? – спрашиваю я её.

Она качает головой, – Я так понимаю, что вы тоже едите к нам в летний дом? Почему ты слушаешь свою маму, а не поедешь куда ни будь отдыхать?

– Моя мама держит для меня счёт для моего будущего, так вот, если я буду послушным мальчиком, то она его переделает на моё имя, – говорю я, – А правда, что тот дом принадлежит твоей матери?

Она пожимает плечами, – Это было ее любимое место. Когда я была ребенком, мы с мамой отдыхали там каждое лето.