Наваждение

Я оглянулся и увидлъ высокою, стройную женщину. Она шла подъ руку съ какимъ-то красивымъ юношей. Предо мною мелькнули круглыя, блыя плечи, высокая грудь, едва скрываемая короткимъ корсажемъ, голыя руки въ сверкающихъ брилліантами браслетахъ. Она громко смялась и почти лежала на плеч у своего кавалера. Едва сдавливая отчаянный крикъ, готовый вырваться изъ груди моей, я отшатнулся, я хотлъ скрыться въ толп. Но она шла прямо на меня, и вотъ ея черные, неподвижные глаза встртились съ моими. Она перестала смяться.

— Здравствуй, Андрюша! — громко сказала она и, обезумвшій, прикованный къ мсту, я почувствовалъ прикосновеніе руки ея.

— Вотъ гд встртились! Ну, я рада тебя видть!.. C'est mon cousin, un brave gar`eon! — обратилась она къ окружавшимъ ее мужчинамъ.

Я молча глядлъ на нее, не могъ оторвать отъ нея взгляда, не могъ пошевельнуться. Я видлъ неестественный блескъ ея глазъ, я слышалъ ея слишкомъ громкій, какъ-то обрывающійся голосъ…

— Что ты такъ дико на меня смотришь?.. Эти господа сегодня меня совсмъ напоили, такъ что даже все ужъ двоится предо мною… Я кучу, Андрюша!.. Приходи завтра ко мн въ Grand H^otel, сегодня не могу… сегодня я съ нимъ…

Она совсмъ положила голову на плечо красиваго юноши и, страшно улыбнувшись мн, прошла мимо. Я все стоялъ неподвижно. Изъ толпы на меня спокойно глядли зеленые глаза Рамзаева.

На другое утро я ухалъ сюда, въ Лозанну.

* * *

Я вспомнилъ и будто пережилъ снова всю мою жизнь. Я зналъ, что это необходимо для того, чтобы понять все, что до сихъ поръ было для меня непонятными, чтобъ избавиться отъ всякихъ колебаній въ послднюю минуту.

И я все понялъ. Он об были правые и мама, и Зина. Нельзя жить человку, когда у него нтъ никакой помощи и поддержки ни на земл, ни на неб. Нельзя спасать другихъ, когда самъ нуждаешься въ спасеніи. Еще недавно я считалъ себя мученикомъ, я упрекалъ судьбу въ несправедливости; теперь я самъ себ гадокъ… Скорй-же!.. Минута пришла… все готово…

Мама!.. Она ждетъ меня… но что-же мн длать? Вдь, не могу я къ ней вернуться! Можетъ быть, прежде, когда я ничего не понималъ, она-бы меня еще удержала; но теперь не удержитъ, такъ зачмъ-же я къ ней вернусь? Чтобы на ея глазахъ покончить съ собою? Нтъ, объ этомъ нечего и думать… такъ легче…

О, какъ холодно, какъ отвратительно внутри меня! Ничего нтъ, никакого свта! Да, вдь, и вся жизнь была такою:- одно безцльное метаніе. Неужели эта холодная пустота — дйствительность, а остальное, чмъ живутъ другіе люди, — только самообольщеніе, только грёзы?… Но какія, должно быть, могучія, живыя грёзы! Хоть-бы теперь, предъ концомъ, на мигъ одинъ, пришла такая грёза!.. Но она не приходитъ…

Мама, прости меня! Ты должна понять, должна видть, что я не могу иначе… Молись своему Богу, Онъ и теперь спасетъ тебя…

Дверь на запор, занавски на окнахъ опущены… Вотъ… мн не страшенъ этотъ ледяной холодъ стали на виск моемъ… рука не дрогнетъ…

Конецъ.

1879 г.