Наваждение

На развод я подала в первый же день, и французская пресса тут же окрестила меня «жалкой пуританкой», но мне было уже все равно. Примерно год назад нас наконец-то развели, а буквально через месяц, в канун прошлого Рождества, Пьер и Мари-Лиз мне позвонили. Так же, как и ваша Кэрол, они захотели поделиться со мной «хорошими» новостями. Они только что поженились, причем для этого они отправились не куда-нибудь, а в Корчевелло. В журнале я видела снимки: они стоят на лыжах в окружении друзей, а дети сидят у них за спинами в рюкзаках. До сих пор не понимаю, с чего они решили, что я должна радоваться вместе с ними?.. Сейчас Мари-Лиз снова беременна — Моник вычитала в какой-то газете, что она хочет родить еще одного ребенка, прежде чем начнет серьезную подготовку к следующей Олимпиаде. Чудесно, не правда ли?

Франческа умолкла и покачала головой.

— Чего я не понимаю, Чарли, — сказала она, — так это того, зачем он столько возился со мной?

Зачем ухаживал, уговаривал выйти за него замуж?

Пьеру надо было подождать всего ничего, каких-нибудь пять лет, и тогда бы он сразу мог жениться на этой своей «королеве альпийских трасс». Ведь меня французское телевидение почти не снимало — с самого начала я была для них слишком американкой, то есть заносчивой, скучной занудой.

В голосе Франчески все еще звучали горечь и боль, но Чарли, внимательно слушавший ее, ни сколько не был этим удивлен. Горе ее было велико, и велико было пережитое унижение, а тут еще история отца Франчески, которая не могла не оставить в ее душе самого глубокого следа. Как-то еще вся эта история скажется на Моник, которая, возможно, и сама была обречена на неудачу в браке, поскольку ее мать и ее бабушка потерпели на этом поприще сокрушительное, незаслуженное поражение. Правда, в наследственных неудачников Чарли никогда не верил, но события, подобные тем, что произошли с Франческой и ее матерью, серьезно влияли на людские судьбы, формируя некий семейный стереотип, вырваться за рамки которого могла только очень сильная личность. Впрочем, ему почему-то казалось, что Моник это будет по плечу.

Кроме того, его родители прожили в браке долгую и счастливую жизнь, родители Кэрол — тоже, так почему же они сами расстались? Значило ли это, что каждый человек может потерпеть неудачу в браке? Или все-таки не каждый, а только тот, у кого были к этому определенные предпосылки?

— Как долго вы с Пьером были женаты? — спросил Чарли, взяв в свои ладони руку Франчески.

— Шесть лет, — ответила Франческа. Она не отдернула руку и слабым движением пальцев дала знать Чарли, что приняла и оценила его сочувствие. Это легкое движение, в котором она сама скорее всего и не отдавала себе отчета, вызвало в них обоих ощущение глубокой душевной близости. Чарли рассказал ей свою историю, а она ему — свою, и терзавшее обоих одиночество как будто отступило.

— А вы? — спросила Франческа, с каждой минутой чувствуя все большее и большее сходство… нет, не между ними, но между их горькими судьбами.

— Мы были женаты больше девяти лет, — ответил Чарли. — Почти десять. И я считал, что у нас вполне благополучный брак. Мы оба были счастливы, и я не замечал никаких тревожных признаков вплоть до того момента, когда Кэрол пришла ко мне и прямо заявила, что вот уже некоторое время живет с другим. Не знаю, как я мог не видеть этого, но факт остается фактом. Теперь Кэрол говорит, что я слишком часто отсутствовал и что мы обращали друг на друга слишком мало внимания, но я не думаю, что дело именно в этом. Может быть, если бы мы завели ребенка, все сложилось бы иначе.

— А почему у вас не было детей?

— Не знаю. Может быть, Кэрол права, и мы были слишком заняты каждый своими делами, — задумчиво сказал Чарли, которому неожиданно показалось, что Франческе он может признаться в том, в чем не осмеливался признаться даже самому себе. — Порой нам казалось, что дети — это что-то совсем необязательное, без чего мы можем обойтись, но теперь я об этом жалею. Особенно когда встречаю таких очаровательных детей, как ваша Моник… Моник. Получается, что девять лет жизни прошли впустую, и теперь, когда у меня не осталось даже Кэрол, мне совершенно нечего предъявить…

Франческа улыбнулась ему, и Чарли вдруг подумал о том, какая замечательная у нее улыбка. Он был ужасно рад, что встретил сегодня Франческу.

Ему так нужно было поговорить с кем-то, и более подходящего собеседника Чарли не мог себе и представить. Франческа, как никто другой, понимала его, ибо сама прошла через ад измены и предательства.