Огромные свинцовые двери захлопнулись, и еще какое-то время под сводами подвала разносилось эхо. Потом наступила тишина – каждый из, присутствующих пытался уловить крики, но их не было. Ни криков, ни мольбы, ни протеста – только тихое гудение от непонятных внутренних вибраций. Свечение стеклянных завитков и дисков с расходящимися лучами усилилось, и через секунду крошечные протуберанцы света начали, потрескивая, двигаться вдоль двух больших, устремленных вверх черных рогов Кокотты, быстро поднимаясь все выше, пока заостренные, как кинжал, наконечники рогов не засверкали опаляющим светом. Зрители зашумели, но все перекрыл высокий вибрирующий механический звук, потом между рогами вспыхнула мощная радуга ослепительно белого цвета, и гул перешел в невыносимо мучительный рев. Зрители вздрогнули, судорожно прижали руки к ушам, кое-кто закрыл глаза, защищая их от ослепительного сияния. Через несколько секунд все было кончено. Свечение умерилось, а шум и вовсе прекратился. Заскрипели шарниры, и двери Кокотты распахнулись, являя почти пустую утробу.
Там не было ничего, кроме охапки окровавленных лохмотьев, напоминающих крысиное гнездо. Фестонами свисали обрывки красноватой ткани, на нескольких шипах были намотаны куски веревки, прежде связывавшей руки Мударда. На полу стояли его размокшие туфли, из которых тянулись кусочки кожи, костей и хрящей. Зрители подступили к машине с жадным любопытством, но и с осторожностью. Какой-то народогвардеец ткнул туфлю острием штыка, и тут же в шипах и утолщениях Кокотты послышалось потрескивание и шипение. Висевшие лохмотья заколыхались, потемнели, от них пошел смрад. Люди отпрянули, словно напуганные мыши. Прислужники Кокотты осмелились подойти к ней, чтобы убрать остатки, лишь через несколько часов.
Эксперимент несомненно удался. Кокотта была голодной, стремительной и смертоносной – все это прекрасно. Но ее действиям не хватало опрятности. Требовались кое-какие поправки. Уисс в'Алёр, хорошенько все обдумав, отдал несколько распоряжений. Когда второго нирьениста, бывшего члена Конгресса Клиона из провинции Жувьер, привели в подвал Арсенала, он вошел туда нагишом, если не считать веревки, стягивавшей запястья. Клион сопротивлялся меньше, чем его предшественник. Может, он был слабее, а может, нагота усиливала в нем ощущение уязвимости, – во всяком случае, управлять им было легко, и вскоре свинцовые двери захлопнулись за ним. Прошли секунды, наверху вспыхнул яркий свет, потом дугой протянулось белое свечение, порыв горячего воздуха пронесся по подвалу, и двери распахнулись.
На сей раз особых поправок не требовалось. Наблюдавшие за происходящим солдаты разразились криками радости. Утроба Кокотты оказалась пустой и чистой, лишь валялся обрывок окровавленной веревки. В приливе умиления Бирс схватил мушкет из рук ближайшего народогвардейца и концом ствола проворно извлек веревку. При этом он подошел к шипам Кокотты ближе, чем кто-либо другой, за исключением жертв, но подошел без страха, почему-то зная, что она не причинит ему вреда. Так оно и вышло. Свечение стеклянных солнцеобразных фигур возросло, но свет этот был мягким и теплым.
– Красавица. – Его интимный шепот предназначался одной лишь Кокотте.
– Какая красавица!
Она, без сомнения, расслышала его слова. И наверняка поняла. Послышалось слабое, почти неразличимое гудение, песня любви, если только ему доводилось слышать такое. Он знал, что она все еще голодна. Жалкий истощенный полускелет Клиона не мог утолить ее аппетита. Ей требовалось гораздо больше. Но она не притязала на плоть Бирса. Она чувствовала его преклонение, ценила его и, может быть, уже начинала отвечать ему взаимностью. Бирс с трудом проглотил слюну, сморгнув непрошеные слезы. Ему пришлось на мгновение отвернуться, и взгляд его упал на кузена Улуара, лицо которого было залито слезами. Неужели этот нытик и размазня не понимает, какого блестящего успеха достиг? Бирс рассердился не на шутку. К счастью, кузен Уисс вылеплен из другого теста – он улыбался.