Однако, как ни крути, природу куда денешь, из дома вышел и засеменил в широкополой шляпе вдоль улицы, и здоровается с оглядкой, где едва кивнёт, презрительно щуря тёмные глаза, где раскланяется уважительно, и шляпу, к тому же, приподнимет: «Дай вам бог здоровья, ваше благородие…»
За ним уже и внук семенит, старается не отстать. И думы Иосифа о сиюминутном: сходится ли дебет с кредитом и как заставить Ваньку долг вернуть.
Ванька он крикливый, зараза, к нему подход с вывертом нужен. Перебирает ногами Иосиф, от мыслей в голове жужжит, внук едва поспевает, но дедову руку не выпускает, косится и также хмурит лобик свой, учится, познаёт, значит.
Остановился Иосиф на пригорке, оглядел поля засеянные и межой рассечённые, крыши соломенные под ракитами, белеющую в дали усадьбу с колоннами на холме, опустил голову улыбнулся внуку и показалось ему в тот миг, что мир его, как и дом его, прочно в землю врос. Надёжно, на века и стало в сердце его беспокойном тихо, и вознёс он молитву благодарственную богу своему, о котором в Талмуде упоминается.
И решил, что прожил жизнь достойную.
Он одного бога в голове держит, и другому прислуживать не забывает, оттого и прослыл благонадёжным.
Случилось это лет через десять, после того, как он отпускную получил от помещика, и стал вольным кабатчиком.
Объявился в их местах юродивый не юродивый, но человек со странностями. Одет не по мужицки – в сюртюк, в кои городские служащие облачались по тем временам. Позже околоточный многозначительно шепнул якобы из разночинцев он.
Нечаем, почему-то все звали, имя ли то его настоящее или прозвище, кто разберёт. Явился, зашёл в местный храм, что на пригорке возле могил высился. Оглядел иконостас взглядом знатока, роспись на сводах и в куполе и обращается к местному попу:
– Реставрировать бы храм требуется, штукатурка художественная уже осыпаться стала, не ровен час, совсем лишитесь благолепия. Я готов поспособить и образование художественное имею и о народе нашем печаль на сердце.
Поп подивился такой широте душевной и не корыстной, что редкость и для него самого – благочинного. И со всем порядком законным обратился по инстанции, мол, так и так, человек имеется, по всему видать с церковной жизнью и чином знакомый, в святых угодниках разбирается. Справится.
Архимандритова служба больше о казне радела при подобных оказиях, всё была склона собирать, чем растрачивать, и новость о мастере страстотерпце восприняла благосклонно: ишь ты, никак христианин среди нас сыскался, что ж пускай порадеет за общее дело, святое.
Нечай этот и приступил «к реставрации».
Мужики с опаской стоят у паперти, в сумрак всматриваются, прислушиваются: никак скоблит чего-то, как бы святость всю не соскоблил со стен. Намоленность.
Поп прослышал о вздохах прихода своего и, подобрав рясу, прямиком в храм.
Зашёл и остолбенел.
Реставратор со всей сатанинской неистовостью сдирает со стен скребком и апостолов, и ангельские чины, и уже чуть ли до Лика в центральном барабане не подобрался.
Побледнел поп:
– Караул! Еще маленько и храм в вертеп превратится.
Мужики на зов повалили, сталкиваясь лбами в проходе. Скрутили Нечая по рукам и вон выволокли:
– Ты чего чертеняка творишь, а ну давай миру ответ за образа святые поруганные.
Нечай хоть и верещит и руками отчаянно машет, но не видно особливо, что испугался гнева мужицкого, ответствует величаво:
– Эй, православные остыньте! И дайте мне ответ как есть: где святость каждого из вас кроется?! В зипуне ли, в шапке, что оземь каждый раз бьёте, в бородах ли ваших запутанных или, всё-таки, в сердце вашем. И когда пред вами поставят портрет царя земного, и сам царь в натуре к вам явится, к кому вы с просьбами вашими мирскими обращаться станете, кому поклоны бить?
Мужики от таких вопросов застыли на месте и бросили Нечая на землю. А тот не унимается, оглашенный сыплет вопросами своими непростыми:
– Когда зерно приобретаете для посева, вы разве не ищите хозяина зерна, минуя посредников, так вы по чистой цене зерно приобретёте, без прибавок лукавых. Верно?!
– Дело говорит, слухай, Матвей!
– Так за что же вы меня мытарите, православные, а?! Я храм ваш вычищаю от лишнего, я заместо портрета, хочу вам Лик истинный явить.
Тут уже поп встрепенулся, галчонком нахохлился под рясой своей, чует, что и о нём речь идёт, и он как бы зерно по завышенной цене сбывает. И пока приход в неуверенности пребывает, ткнул перстом в Нечая:
– Как смеешь ты глумиться над церковью святой?! Кто тебя надоумил сему, полоумный! Этим иконам прадеды наши поклонялись, и на том Русь всегда стояла! А ты безбородый и судить берёшься. Какой-такой наукой бесовской?!
– Дух святой не наукой познаётся – он куда шире любых научных познаний. Люди, когда вы все вместе за праздничным столом потчуетесь разве не праздничное настроение меж вами!
Так и когда Христу молитесь сообща он меж вами как живой. И разве небу крыша требуется?
– Зачем это, – раздаются смешки среди народа, – небу-то.
– Вот! А Богу всемогущему она тоже ни к чему. Где вы с Богом – там и он с вами!