Навеки твой

Я попытался представить Юнаса Андресена и ее, представить их вместе, ее, лежащую на спине с рассыпавшимися по подушке волосами. Его, с взъерошенными усами, растрепанными волосами, лежащего рядом, положив руку на ее грудь.

Но мне это не удалось. Единственно, что я смог увидеть, – двух человек, взявшихся за руки, с облачками пара, вырывающимися на морозе изо рта, где-то в зимнем парке под деревьями с черными, как простертые руки, ветвями, тянущимися к серому небу, обещающему снег. Я видел мужчину и женщину, обнявшихся и тесно прижавшихся друг к другу, идущих никуда и ниоткуда, просто идущих. И вдруг мужчины не стало. И она продолжает идти одна.

Но Венке Андресен… Я стал думать о ней. Мне и это не удалось. Я увидел Роара. Я мог хорошо представить Роара, и тут вдруг печаль охватила меня, печаль отца, уехавшего из дома: как там дела у него в Эстесе? Хорошо ли ему?

А Венке Андресен…

Может быть, Сольвейг Мангер принадлежала к тому типу женщин, которых редко встречаешь, но чей образ моментально стирает из твоей памяти образы других женщин, которых ты раньше встречал, знал или любил? Может, и с Юнасом Андресеном тоже так произошло?

Тоже?

Я уже дошел до первого этажа и вышел из подъезда.

Я чувствовал, что я к чему-то приблизился, что-то прояснилось, я что-то узнал. Как будто разговор с Сольвейг Мангер что-то во мне пробудил, будто только теперь я наконец мог как следует определить всех действующих лиц драмы. Юнас и Сольвейг, встретившиеся на десять лет позже, чем следовало. Венке, которая была где-то между ними. Роар, который еще ничего сам не решал и с ним просто происходили всякие вещи. Он, как и все дети, был невинен. Остальные – Рейдар Мангер, Рикард Люсне, Гюннар Воге, Сольфрид Бреде, Хильдур Педерсен и Джокер – я еще не знал, какое все они имеют отношение к тем трем взрослым и одному ребенку.

С Джокером у меня были свои счеты. С ним мне нужно было встретиться и поговорить в первую очередь.

Я подошел к машине и взял оттуда свой карманный фонарик. Потом мимо всех домов-башен пошел по тропинке, ведущей к домику Джокера и его компании. Может быть, они там. Может, они сидят и ждут меня и радуются, что смогут опять проучить этого настырного Веума.

Уже в который раз пробирался я в темноте к этой избушке. Тихо шумели деревья. Внизу у домов стартовал мотоцикл и исчез. Где-то заорал кот, приглашая подругу на ночной флирт.

Домик стоял среди деревьев, затихший и покинутый. Он был все такой же, каким я видел его в последний раз. Но тогда в нем был кто-то – там был Роар. А когда мы вышли из него, лес был полон жизни.

Я обошел сарайчик, сделал несколько быстрых перебежек между деревьями. Никого не заметил. Включил фонарик, пошарил лучом света по деревьям, кустам. Вокруг домика виднелись следы, но ни одной живой души не было видно.

Я подошел к стене. Снова пощупал дощатое покрытие сарайчика. Остатки застывшего цемента и кучки бетона вдоль стен походили на бородавки или наросты, а в одном месте вверх торчала какая-то железка.

Я встал возле дверного проема и прислушался. Но услышал только, как в моих висках пульсирует кровь.

Я протянул левую руку и отодвинул в сторону мешковину, завешивавшую дверь. Изнутри не донеслось ни звука. Все было тихо.

Я еще раз огляделся и осторожно направил свет фонарика от входа по плотно утрамбованному земляному полу с раскиданными по нему старыми грязными газетами.

Пучок света выхватил что-то. Это была пара ботинок. Я быстро поднял фонарик повыше.

Джокер сидел и ждал меня. Он сидел, опершись спиной о стену и вытянув вперед ноги. Глаза его пристально смотрели прямо на дверь, и казалось, он давно ждал меня.

Он ждал и ухмылялся мне. Странным было только то, что он ухмылялся не одним, а двумя ртами. И нижний рот был не просто рот, а широкий разрез по всему горлу. Это была самая жуткая ухмылка, которую я когда-либо видел.

Кровь еще текла. Она сбегала по одной стороне из разреза на горле. Текла полосой вдоль шеи и пряталась под рубашкой, которая уже промокла и покрылась кровавыми пятнами. Было похоже, что кровь течет изо рта Дракулы [23] после того, как тот прокусил шею очередной жертвы. Но этой улыбке не хватало клыков вампира. Рот был беззубый, а губы настолько узкие, что казалось, будто они были вырезаны ножом. Это была смертельная ножевая рана, один сильный удар, но смертельный. Джокер упал спиной на стену и потом сполз по ней вниз. Одна из газет смялась под его каблуками, было очевидно, что он поскользнулся.

Верхний рот действительно улыбался широкой улыбкой, обнажавшей его маленькие мышиные зубки и делавшей его похожим на миссионера. Но он уже был мертв и готов предстать перед последним судьей. Обратной дороги не было.

Меня зазнобило, и я сразу почувствовал за своей спиной лес. Казалось, деревья плотно окружили меня, как переодетые индейцы в диснеевском фильме о Питере Пэне. Я быстро повернулся, пошарил фонариком в темноте, но не обнаружил ничего, что бы двигалось или шевелилось. Лес стоял недвижно.