— О, я думала, что буду скучать по нашим карточным играм, ужинам, прогулкам к источнику, — она снова тихо вздохнула. — Мне теперь будет очень одиноко, ведь я успела привыкнуть к вам. — Эмбер рассказывала ему, что в Лондоне вела очень уединенную жизнь, что у нее не было ни друзей, ни родственников, а заводить знакомства она не умеет.
О, миссис Сент-Клер, я надеюсь, наше знакомство не закончилось. Я… Честно говоря, я надеюсь, мы можем иногда встречаться в Лондоне.
— Это очень любезно с вашей стороны, — печально произнесла Эмбер, — но я знаю, как вы заняты… и потом ведь на вас держится вся семья, — она знала, что все дети — взрослые и маленькие — живут в большом семейном особняке в Блэкфрайерз.
— Нет, уверяю вас, я не буду слишком много работать. Мой врач требует, чтобы я не перегружал себя, и потом я и сам не прочь отдохнуть от дел, тем более в приятной компании, — она улыбнулась на эти слова и опустила глазки. — И я хотел бы познакомить вас с моей семьей. Мы живем дружно и хорошо, и, думаю, вам у нас понравится… я убежден, что и вы им понравитесь.
— Вы так любезны, мистер Дэнжерфилд, что подумали обо всем… О! Что случилось? — вскричала она, когда его лицо исказилось болью.
Секунду он молчал, очевидно, сраженный тем, что в столь романтический момент его схватило. Потом потряс головой.
— Нет… — произнес он, — нет, ничего.
Но тут снова его пронзила боль, и лицо побагровело. Эмбер сильно встревожилась, взяла его за руку.
— Мистер Дэнжерфилд! Пожалуйста! Вы должны сказать мне… Что с вами?.
Он с тоской взглянул на нее, явно чувствуя себя несчастным, потом наконец признался, что сам не знает почему, но он испытывает ужасные боли в животе.
— Но ради Бога, не беспокойтесь обо мне, миссис Сент-Клер, — сейчас все пройдет, это всего лишь… О! — с его губ сорвался неожиданный стон.
Эмбер изобразила сочувствие. Она мгновенно начала действовать.
— Там неподалеку есть гостиница… я помню, мы проезжали ее по дороге сюда. Мы там остановимся. Вы должны немедленно лечь в постель, я уверена, что вам это необходимо… О, нет, не возражайте, сэр! — протестующе сказала она, и хотя тон Эмбер не допускал отговорок, он оставался нежным, как у матери, говорящей с больным ребенком. — Я лучше знаю, что надо делать. Так, у меня в сумке есть ястребинка и ромашка, я всегда вожу эти травы с собой. Подождите, я сейчас открою флягу с водой, и вы запьете…
Вскоре они добрались до гостиницы, Эмбер крикнула кучеру остановиться, и огромного роста лакей мистера Дэнжерфилда Большой Джон Уотерман помог хозяину войти. Большой Джон хотел просто перенести хозяина на руках, и, конечно, легко сделал бы это, но тот наотрез отказался. Эмбер суетилась, как курица-наседка со своими цыплятами. Она побежала вперед предупредить владельца гостиницы, чтобы тот приготовил комнату для больного, давала указания Иеремии и Темпесту, какие сундуки надо распаковать, много раз подбегала к Сэмюэлю уверить его в том, что все в порядке и что он скоро поправится. Наконец мистер Дэнжерфилд был водворен наверх, где против его воли уложен в постель.
— Теперь, — заявила Эмбер хозяйке, — вы должны растопить камин, принести мне чайник и бутылки, чтобы я могла приготовить грелки. И еще принесите одеяла. Нэн, открой вон тот сундук и достань оттуда коробку с травами, Иеремия, подай мне книгу с рецептами, она на дне зеленого кожаного сундука. Так, а теперь убирайтесь отсюда. Все, все уходите — мистеру Дэнжерфилду надо отдохнуть…
Эмбер расстегнула на нем одежду, сняла плащ и камзол, наполнила бутылки горячей водой и обложила ими старика, накрыв его одеялами. Эмбер действовала быстро и нежно, весело и заботливо — постороннему показалось бы, что она жена Дэнжерфилда. Сэмюэль просил ее не беспокоиться о нем, просил ехать дальше в Лондон и прислать ему врача. А поскольку у него мог произойти еще один приступ, и, возможно, последний, он просил известить его семью. Эмбер наотрез отказалась.
— Ничего серьезного, мистер Дэнжерфилд, — уговаривала она. — Через несколько дней вы будете в полном порядке, я в этом уверена. И незачем пугать ваших, особенно Леттис, которая собирается рожать.
Леттис была старшей дочерью мистера Дэнжерфилда.
— Пожалуй, да, — неохотно согласился он, — вы правы.
Несмотря на все неудобства, вскоре стало ясно, что ему нравится болеть и пользоваться столь большим вниманием. Несомненно, что прежде ему приходилось проявлять стоицизм, но теперь, вдали от дома и от тех, кто знал его, он мог позволить себе роскошь принимать заботу и ухаживание со стороны прекрасной молодой женщины, которая, казалось, не думает ни о чем, кроме его удобств. Она отказалась даже оставлять его одного ночью из опасения, что приступ может повториться, и спала на сундуке в нескольких футах от него.