Навеки твоя Эмбер. Том 1

— Вы помните, сир, — тихо спросила она, — как вы сказали, что будете любить меня, пока не вернете себе королевство?

— Я думал тогда, что так будет тянуться вечно, — улыбнулся он.

Он подошел к ней сзади, обнял за грудь, прикоснулся губами к ее затылку. Голос Карла был глухим и низким, лицо выражало требовательное нетерпение. Барбара крепко ухватилась за подоконник; она откинула голову назад, но глаза не отрываясь глядели в ночное небо.

— Ну, так как — вечно?

— Ну конечно, Барбара. И я тоже останусь здесь навсегда. Пусть будет что будет, но одно я знаю — я никогда больше не отправлюсь странствовать.

Он неожиданно взял ее одной рукой под колени и поднял.

— Что думает месье по поводу вашего отсутствия? — «Месье» они называли ее мужа.

Она прикоснулась поцелуем к его гладко выбритой щеке.

— Я сказала ему, что переночую у моей тети, но думаю, он догадывается, что я здесь, — презрительная гримаса исказила ее лицо. — Роджер — дурак!

Глава четвертая

Эмбер сидела перед зеркалом, висевшим над туалетным столиком.

На ней было платье с глубоким вырезом, отделанное кружевами и лентами, сшитое из тонкого белого полотна, с пышными рукавами до локтя и пышной длинной юбкой. Поверх платья — баска, талию плотно стягивал корсаж на шнуровке, отчего грудь выглядела более высокой. Корсаж стягивал талию на два дюйма, хотя и без него она была всего двадцать два дюйма. Правда, в таком облачении Эмбер почти не могла дышать и нагибаться, но зато казалась себе модной и ради этого согласилась бы и не на такие мучения. Она подтянула юбку выше колен и поэтому могла видеть свои скрещенные ноги в черных шелковых чулках с кружевными подвязками, с бантиками под коленками и в черных атласных туфельках на высоких каблуках.

За спиной Эмбер суетился франтовато одетый низкорослый человечек, месье Бодлер. Он только что приехал из Парижа и считался мастером, способным превратить голову англичанки в головку парижанки. Он работал уже больше часа, перемежая английский и французский с сальными словечками, вроде «губительница сердец», «локоны для поцелуя» и «любимые местечки». Большую часть его речи она не понимала, но с замиранием сердца следила за его манипуляциями: гребешки, ароматные притирания, щетки и шпильки так и мелькали.

Теперь ее волосы стали цвета жженого сахара и блестящими, как атлас. Они разделялись посредине и лежали, как корона, пенистыми волнами. Набриолиненные локоны спускались ниже плеч, поддерживаемые невидимыми гребешками, отчего казались еще гуще. На затылке куафер поднял волосы вверх, заплел и уложил высокой волной, закрепив длинными шпильками с золотыми головками. Такие прически, заявил мастер, носят все светские дамы. Его творение преобразило Эмбер, она стала пикантной и соблазнительной. Куафер, как кондитер, украшающий свой шедевр, приделал маленькие бантики из черного атласа на виски Эмбер, отошел назад, хлопнул в ладоши и наклонил голову, как любопытная птичка:

— Ах, мадам! — вскричал он, видя не мадам, а только ее прическу, работу своих рук. — О, мадам! Cest magnifique! Cest un triomphe!..[12] — он захлебнулся словами, закатил глаза и развел руками. — Это прекрасно!

Эмбер согласилась с ним:

— Силы небесные! — Она повертела головой, держа ручное зеркало так, чтобы видеть и сбоку, и сзади. — Брюс не узнает меня!

На шитье платья ушло шесть недель, потому что все хорошие портные и закройщики в городе получили слишком много заказов. Но мадам Дарнье обещала закончить платье сегодня, после полудня, а его светлость сказал, что поведет ее, куда она захочет. Поэтому Эмбер считала дни, ибо пока что у нее было мало развлечений, разве что смотреть из окна на толпы народа да выбегать за покупками к каждому проходящему разносчику. Лорд Карлтон большую часть времени отсутствовал — где, она не знала, и хотя он купил коляску, которая находилась обычно в ее распоряжении, Эмбер стеснялась выезжать в деревенской одежде.

Теперь же все будет по-другому.

Оставаясь одна, она испытывала тоску по дому, вспоминала Сару, которую в самом деле любила; вспоминала нескольких молодых людей, которые готовы были бежать за ней, стоило только пальцем поманить; да, она была заметным человеком там, в деревне, где все ее поступки становились предметом обсуждения. Но все же чаще она вспоминала об оставленной жизни с горьким презрением.

«Ну, что бы я сейчас делала? — спрашивала она себя. — Помогала бы Саре в кладовке, сидела бы за прялкой, варила обед, собиралась бы пойти в церковь или готовила товары для ярмарки». Казалось невероятным, что такими скучными делами она занималась с утра до вечера каждый день, причем рано вставала и рано ложилась спать.