Но постепенно в ней стали расти обида и негодование. Когда он сказал, что, если Коринна узнает об их свиданиях, он прекратит встречи, он действительно так думал. Но ведь он все-таки нарушил свое обещание, почему бы не нарушить и другие? К тому же за все годы, что Эмбер знала Брюса, он никогда не казался столь глубоко, столь искренне влюбленным в нее. Ей не приходило в голову, что она сама тому причина: она никогда прежде не бывала такой покорной и нетребовательной, такой неизменно веселой. Ни разу не жаловалась и не спорила с ним. И постепенно Эмбер убедила себя, что она столь дорога Брюсу, что, независимо от того, что будет дальше, он никогда не бросит ее. Все эти размышления делали ее все более неудовлетворенной своей ролью.
«Что я для него? — спрашивала она себя в тоске. — Что-то среднее между шлюхой и женой — как рыба с перьями. И чтоб мне провалиться — я не позволю, чтобы он и дальше использовал меня в этой роли! Я скажу ему: я больше не фермерская племянница! Я — герцогиня Рейвенспурская, знатная леди, влиятельная личность, и со мной нельзя обращаться как с деревенской девкой: посещать тайком и никогда не упоминать моего имени в приличном обществе!»
Но когда она в первый раз намекнула о своем недовольстве, его ответ был совершенно определенный:
— Встречаться вот так, тайком, была твоя идея, Эмбер, не моя. И если тебе это больше не нравится — только скажи, и мы перестанем встречаться. — Выражение глаз Брюса заставило ее замолчать — на некоторое время.
У нее все равно не пропадала надежда добиться того, чего хотела, и она становилась все более настойчивой и нетерпеливой. Но к середине мая терпение Эмбер иссякло. Когда однажды, отправляясь на свидание, она тряслась в наемной коляске, ее охватило безотчетное отчаяние. Коринна ожидала ребенка через месяц, и, значит, они пробудут в городе еще не более шести-семи недель. Она достаточно хорошо знала, что нельзя совать нос в осиное гнездо. «Но разве это слыхано, чтобы с любовницей обращались столь подло! — думала она про себя. — Почему я должна прятаться по углам, чтобы встретиться с ним, словно воровка! К черту его и его вечную конспирацию!»
Эмбер оделась как деревенская девица, приехавшая продавать овощи откуда-нибудь из Найтсбриджа, Излингтона или Челси. Под влиянием настроения она выбрала наряд, чрезвычайно похожий на тот, в котором была на ярмарке в Хитстоуне в тот майский день: зеленая шерстяная юбка, надетая поверх короткой хлопчатобумажной нижней юбки в красно-белую полоску, черный корсаж и белая блузка с пышными рукавами. Ноги — без чулок, черные башмаки, соломенная шляпа закинута на затылок, волосы свободно распущены по плечам, никаких румян на лице — Эмбер выглядела как тогда, десять лет назад.
День стоял жаркий, солнце выглянуло после дождливого летнего утра, и Эмбер опустила окошко коляски. По дороге Эмбер остановилась у Чарин-Кросс, где Стрэнд соединяется с Пэлл-Мэлл, и, высунув голову из окна, стала искать глазами Брюса. Кругом было множество детей и животных, нищих и уличных торговцев, покупателей и просто прохожих, место шумное и оживленное и, как все для Эмбер в Лондоне, возбуждающее.
Она сразу увидела его. Брюс стоял в нескольких футах спиной к ней и покупал корзинку первых спелых вишен у старухи-садовницы, а в это время маленький грязный бродяжка тянул его за рукав, выпрашивая пенни. Брюс никогда не относился к маскарадным переодеваниям с таким интересом, как Эмбер, но надевал хорошо сшитый малоприметный костюм: зеленые бриджи с подвязками у колен, красивый плащ до колен, на голове — треуголка. И костюм и шляпа были сделаны по последней моде.
При виде Брюса Эмбер мгновенно перестала хмуриться, наклонилась вперед и закричала:
— Эй, сюда!
Полдюжины мужчин обернулись, заулыбались ей и начали спрашивать — не его ли она зовет. Эмбер состроила им насмешливую гримасу. Брюс обернулся, заплатил садовнице, бросил монетку нищему и, сказав вознице, куда ехать, забрался в коляску. Он передал Эмбер корзину с вишнями. Коляска дернулась, и они покатили. Он быстро и восхищенно оглядел Эмбер с головы до хрупких изящных щиколоток, элегантно положенных крест-накрест.
— Ты выглядишь в точности, как та деревенская девица, которую я встретил однажды.
— В самом деле? — Эмбер стало тепло от его улыбки. Она начала есть вишни, горсть протянула ему. — Ведь прошло десять лет, Брюс, с того дня в Мэригрин. В это трудно поверить, правда?
— А мне кажется, что прошло гораздо больше лет.
— Почему? — У нее неожиданно округлились глаза, она повернулась к нему: — Разве я постарела больше, чем на десять лет?
— Ну конечно же нет, дорогая. Сколько тебе, двадцать шесть?
— Да. Я и выгляжу на свой возраст? — Было даже что-то трогательное в ее настойчивости.
— Двадцать шесть! — засмеялся он. — Боже, какой чудный возраст! А ты знаешь, сколько лет мне? Тридцать девять… И, представь себе, я хожу по улице без трости!
Эмбер выбирала вишню.
— Ну, у мужчин все по-другому.
— Только потому, что так думают женщины.
Но Эмбер предпочитала говорить о чем-нибудь более приятном.