Наверху

— Проклятье! — выругался он и сел в пустое президентское кресло: выходить в коридоры, где бродит неизвестный убийца, ему не хотелось. Теперь ему оставалось одно: успокоиться, хорошенько поразмыслить, кроме того — попробовать установить, кто был таинственный убийца… И главное — как снова не попасться ему на мушку. И еще можно было посмеяться над тем, до чего же беззащитным делают иногда человека коридоры власти…

13

Глаза начальника охраны сперва округлились, затем сузились до серых щелок:

— Я ослышался? Ты стрелял в человека? Тогда почему ты признаешься в этом мне?

По лицу молодого человека пробежала гримаса.

— Я стрелял в гангстера. В бешеную собаку, которая — я знаю это — шантажирует самого Президента. Этого человека нельзя пускать и на порог этого здания, — он старался говорить как можно тверже и отчетливее.

— Ты сумасшедший — и это все, что я могу сказать… Ты что, пришел ко мне с повинной?

— Элтон остался жив. Значит — он все равно узнает, кто в него стрелял. Мне нечего терять: сбежать я все равно не сумею, в тюрьме он тоже меня найдет. Я хочу, чтобы вы все поняли, с кем имеете дело. И еще я хочу, чтобы вы… — его голос слегка дрогнул, — помогли мне уйти.

— То есть?

— Не сбежать — уйти, — уже четче повторил сержант. — Неужели вы сами не знаете, кто такой Элтон?

— Знаем, — резко и строго отрезал начальник охраны. — Но это еще не причина устраивать тут стрельбу. Считай, что ты выстрелил по престижу всей гвардии… Постой, что ты хотел сказать этим «уйти»?

— Я хотел, как лучше, и не видел другого выхода. Как честным людям, вам всем тоже должно быть небезразлично, что к власти приходит — точнее, уже пришла — мафия. Посмотрите, как круто изменился в последнее время курс… Элтон — маньяк и садист, и я не удивлюсь, если однажды окажется, что вся эта история с инопланетянами — чудовищных размеров провокация. Но я стрелял — значит, закон сейчас против меня, а не против Элтона, который не раз уже ускользал от него… Я хочу умереть.

— Еще одна глупость, — возразил начальник охраны. — Допустим, первую я еще могу понять: я тоже слышал, кто такой Элтон. Я не могу одобрить такую выходку — против таких, как он, есть закон, хотя он порой слишком медлит. Возможно, хотя я не стал бы утверждать так категорично, ты и прав насчет его отношений с Президентом: слишком многие министры сменились в последнее время, а выгода для Элтона некоторых принятых недавно законов очевидна.

— Но ведь я признался в покушении на убийство, в нарушении закона, так? — от волнения сержант покраснел. — Я — преступник, и вы все станете соучастниками, если не арестуете меня. А если арестуете… Считайте это слабостью — но я просто боюсь. Из тюрьмы человека тоже можно похитить.

Он опустил голову. Некоторое время подполковник задумчиво смотрел сквозь него, затем обвел глазами присутствующих (в комнате находились еще пятеро военных).

— Надеюсь, нас никто не подслушивал, — медленно проговорил он.

Ему никто не ответил. Этих людей он знал хорошо и давно, и знал также, что никто из них не предаст, если он примет решение преступить закон и умолчать о проступке самонадеянного мальчишки. Но если у стен есть уши… Нет, подполковник не хотел подвергать риску своих подчиненных.

— Не надо… — сдавленно произнес сержант. — Я… я сам…

— Может, все еще обойдется… Может, еще никто не слышал, — отворачиваясь, пробормотал подполковник.

Из кобуры сержанта вынырнул пистолет, замер на миг в воздухе и вздрогнул, выпуская из себя пулю…

14

Она никогда еще не была здесь — и тем неприятнее было ощущение, что все происходящее уже когда-то было. Может, это из-за загадочного сходства всех официальных церемоний вне зависимости от места и времени? Рипли казалось, что она видит этот прием во сне или по стереовидению. По очень хорошему стереовидению… А вот «слышимость» была плохой — Рипли с трудом разбирала слова, даже те, что произносила сама… Или те, что сами произносились спрятанным у нее внутри кем-то. Священник больше молчал. Все Равно стушевался и держался позади всех — к тому же большинство принимали его за ребенка.

— Возьми меня в «приемыши», не выдавай, — попросил он, улучив момент, и, к удивлению Медного, принялся называть Рипли мамой.

Речь Медного переводить было совсем легко: в ней постоянно сквозили интерпланетные дипломатические штампы — это все, что Рипли запомнила достаточно отчетливо.