Наветренная дорога

Внизу, под верандой, на поросшем травой скате холма паслись на привязи коза и осел. Чтобы достать висевшие высоко над головой ветки агавы, козе приходилось становиться на задние ноги. Осел был миниатюрным седоватым вест–индским со­зданием, преисполненным скрытой моши и длинноухого спокойствия. Это было странное маленькое животное. Время от времени, приходя в особое расположение духа, он издавал самый невероятный из звериных криков — ликую, отвратительную ослиную песню, которая всегда напоминала знакомые мне по довоенным годам ту­манные мексиканские зори.

Неожиданно на веранде послышались шаги: это вернулся мой разведчик и сооб­щил, что люди, лучше всех знающие толк в черепахах, живут в деревне, в девяти ми­лях западнее по побережью. Я поблагодарил и сказал, что наутро отправлюсь к ним. Он стал объяснять, какой тропой надо идти, но тут я увидел на столе половину моей макрели, и нашей беседе наступил конец.

Ранним утром следующего дня, оставив в конце дороги свою маленькую англий­скую автомашину, я отправился дальше по каменистой тропе. Продвигался я очень медленно — мне нигде не приходилось видеть таких чудесных пейзажей, как на се­верном берегу Тринидада, между Матло и бухтой Маракас. Тропа тянулась через оголенные ветром кустарники высотой по пояс человеку, шла вдоль возвышающего­ся, как башня, мыса, вилась по ущельям мимо высоких и гладких, как стена, высту­пов джунглей, затем падала книзу и проходила вдоль берега, поросшего пальмами, и наконец привела меня к невидимой издали бухточке. Я невольно залюбовался голу­бой заводью бухты, в теплую, кристальную воду которой вливался поток свежей, при­несенной с гор ледяной воды. Здесь жили маленькие лягушки и крабы, и молодь бар­ракуды бросалась на вертящихся юлой жуков.

Это был неторопливый переход. В конце концов я добрался до поселка, состояв­шего из нескольких лачуг. Передо мной возникли крошечные, обожженные солнцем хижины с высокими, островерхими крышами, как у домиков Диснея. Они располага­лись вдоль склона горы, среди пальм и хлебных деревьев. Внизу виднелась не­большая глубокая и узкая, как фиорд, бухта, заканчивавшаяся среди гранитных вы­ступов песчаным полукругом. Я увидел с десяток лодок, находившихся в различной степени готовности к выходу в море. На одни еще только ставили треугольные пару­са, другие же с лохмотьями вместо кливера держались подальше от берега, так как ветер продувал бухту насквозь, третьи скользили между высокими скалами, а одна лодка просто качалась на волнах залива. С тропинки, проходившей высоко над бере­гом, мне был виден лежавший на песке челнок. Три человека собирались сдвинуть его в воду.

Наклонившись над обрывом, я прокричал людям приветствие. Вероятно, я пока­зался им необыкновенным существом, вдруг появившимся на тропинке: белый, изма­занный глиной, обвешанный сумками. Но здешние жители преисполнены доброжела­тельности и умения соблюдать приличия. Эти свойства они черпают из моря точно так же, как бедняки приобретают их от земли. Какой-то миг они безмолвно глядели на меня, а затем старый человек, стоявший по колено в воде, сказал:

- Добрый день, сэр!

- Здесь кто-нибудь промышляет черепах? — спросил я.

Люди снова взглянули на меня, а потом стоявший вводе человек переспросил:

- Что вы сказали, сэр?

- Вы ловите здесь черепах?

- Черепах? Иногда мы их ловим, сэр…

- Хорошо. Тогда скажите, сколько пород черепах вы ловите?

Я всегда так спрашивал: без всяких обиняков. И на протяжении доброй тысячи миль ничего не слышал о ридлеях.

Все трое начали о чем-то говорить между собой, но так тихо, что за шумом прибоя я не мог разобрать слов. Они пытались сосчитать на пальцах, но, видимо, никак не могли прийти к соглашению. В конце концов те двое, что раньше не обращали на меня внимания, посмотрели наверх и сказали что-то громко, но непонятно.

- Что вы сказали? — крикнул я.

Один из них уставился на меня, потом пожал плечами, ухмыльнулся и принял очень важный вид. Я так и не понял почему.

- Он сказал насчет черепах, сэр… — пояснил старик.

- На каком языке он говорил? — спросил я.

- На местном… — ответил он.

- На каком местном?

Тут началось бормотание, обмен мнениями вполголоса. Затем старик снова по­смотрел на меня.

- На французском, сэр. Он говорил по–французски…

Неожиданно оба рыбака схватили старика за плечи и начали с жаром отчитывать. Затем все трое успокоились, посмотрели на меня, и тот, что стоял в воде, снова заго­ворил.

- По–карибски, сэр. Они говорят по–карибски. Мы называем этот язык местным [4].

Тут я призадумался.

- Хорошо! А как насчет черепах? Вы обещали мне сказать, какие здесь ловятся. Решили вы что-нибудь?

Мы ловим пять различных черепах, сэр.

- Превосходно… — начал я, но тут меня словно камнем ударило, и я крикнул: — Пять! Вы сказали, пять?!

На этот раз старик посмотрел на меня с недоумением. И остальные тоже. Я понял, что веду себя неприлично. Чтобы сгладить впечатление, я начал отхаркиваться, пле­вать и вести себя очень непринужденно.