Наветренная дорога

Кто в состоянии проследить пути миграций большой голубой макайры или китовой акулы? Или поведать что- нибудь о ластохвосте, или гигантском кальмаре, или о ме­стах нереста миллионов некрасивых султанок, или рассказать, откуда появляются мерцающие косяки тарпонов?

А кто может сказать, кто такие ридлеи?

Восемнадцать лет прошло с того дня, как Иона Томпсон вытащил при мне ту пер­вую ридлею, и было это в Санди–Ки, во Флоридской бухте. Очутился я там потому, что получил письмо от моего друга Стью Спрингера — одаренного натуралиста и знатока морских судов. В те дни он занимался промыслом акул в Исламорада, в се­верной части Флорида–Ки. В письме он сетовал на черепах, которых его рыбаки ис­пользовали как приманку при ловле акул. Эти черепахи, плоские и серые, с большой головой и широким, но коротким панцирем, были, по его словам, вредными черепа­хами. В противоположность послушным зеленым черепахам, соглашающимся неде­лю кряду лежать на палубе брюхом кверху, или философски настроенным логгерхе­дам, здешнюю породу никак нельзя отнести к спокойным, а скорее к опасным спутни­кам в плавании. Стью писал, что после того, как их перевалят на планшир, они начи­нают кусаться и драться и наносят удары ластами, покуда не обессилеют от ожесто­чения и отчаяния. Жители здешних отмелей зовут их ридлеями. Стью сообщал, что не мог сыскать в книгах правильного наименования, по–видимому, из‑за отсутствия достаточных о них сведений. И я тоже не смог.

Прочитав письмо, я решил, что Стью говорит о черепахе, которая впервые была описана лет шестьдесят тому назад и названа черепахой Кемпа — по имени Ричар­да Кемпа из Ки–Уэста, пославшего экземпляр черепахи Самуэлю Гарману в Гарвард­ский музей сравнительной зоологии. О происхождении черепахи Кемпа практически ничего не известно. Кое‑кто вообще не в состоянии отличить ее от логгерхерда, а многие даже сомневались в ее реальном существовании.

Некоторые герпетологи опубликовали отчеты или упомянули в своих трудах об остеологии ридлей, но подавляющее большинство специалистов по пресмыкающим­ся никогда не видели ридлей и считали, что черепаха Кемпа низший, если только не ложный вид, не заслуживающий того, чтобы проливать пот над его изучением.

Стью держался иного мнения, а я с глубоким уважением отношусь к его проница­тельности; поэтому я и решил отправиться в здешние края и посмотреть в натуре на эту вспыльчивую черепаху. И возможно, что причиной моей длительной привязанно­сти к ридлеям являются воспоминания об этой незабываемой поездке к прибрежным мелям.

Моя жена отправилась со мной. В те годы мы были молоды, а здешнее взморье не было еще чьим‑то недвижимым имуществом, как это стало теперь; тогда здесь мож­но было встретить всего лишь нескольких сунувших сюда нос чужаков. Большинство местных жителей были потомками багамцев и англичан, промышлявших здесь чере­пах сотню–другую лет назад.

В те дни вы могли ловить здесь любую рыбу, какую только хотели, и для этого во­все не надо было фрахтовать специальную лодку. Рифы были почти нетронутыми, а груперы и бельдюги буквально хватали вас за рубашку. Даже луцианы держались очень просто. Плавая в каком‑либо проливчике или около кораллового выступа, вы могли наловить столько желтохвосток, что улов покрыл бы дно вашей лодки, или на­полнить ее пестрым грузом анизостремусов, королевских спинорогов, рокхиндов или испанских хогфишей. А если плохая погода гнала вас домой, то всегда можно было вдоволь наловить хэмулид, которые очень хороши с овсяной кашей. Да и хэмулиды здесь вдвое крупнее обычных, и на вкус они очень приятны.

Вам стоило только поболтать приманкой в проливе — и появлялась морская щука, всегда сопутствующая косякам тарпонов, идущих из Баия–Онда, или же полазить по известковым отмелям, чтобы обнаружить косые тени альбулей, мирно снующих в по­исках корма. И если у вас имелась некоторая сноровка, один из них становился ва­шей добычей, и тогда жизнь казалась совсем другой.

В те годы отмели были прекрасны сами по себе, даже вне связи с таившимися в них загадками природы. Прибрежные дороги уже существовали, но здесь не ощуща­лось ни малейшего признака того, что когда‑нибудь прибрежные острова сделаются пригородами Майами. Право, этого нельзя было заметить, но вместе с тем вы пони­мали, что это неминуемо произойдет.

Вы знали, что когда‑нибудь эта прелестная бухта наполнится брюзжащими крити­канами, что берега сделаются лежбищами для людей и свалкой оставленного ими мусора, а солнечные закаты испоганит свет неоновых ламп. Одним из первых исчез­нет старый крокодил, живущий в норе слишком близко к шоссейной дороге, а рыбы повсюду станет мало, и она будет боязливой. Даже старые серебряно–седые стволы красного дерева уползут, словно змеи, в столярные мастерские, а из узорчатых, как рисунок на гемме, и завивающихся, как улитки, ветвей ямайского кизила будут де­лать шершавые гамаки.