Наводнение (сборник)

— «Я очень люблю мужскую ласку, мужская ласка мне приносит огромное наслаждение. Я очень люблю любовные игры со своим любимым мужем. Мне очень нравится, когда мы голенькие в постели, я так люблю поиграть — поласкаться со своим любимым. Мне очень, очень приятно от его прикосновения, мне очень приятно, когда он нежно погладит мои груди… — Фризе сумел, все-таки, вырвать книгу, но, похоже, Берта знала текст наизусть, потому что продолжала: — Мне очень приятно его прикосновение к соскам, когда он целует соски».

Книга была толстая, в красивом коленкоровом переплете. Называлась она «Животворящая сила».

— Что это за порнография?! — изумился Фризе.

— Никакая не порнография! Рекомендована Минздравом. Неплохо бы и тебе выучить пару настроев. «На долголетнюю мужскую красоту», например. И «против курения».

— Нет, вы только послушайте! «Мне иногда хочется встать на четвереньки, чтобы любимый ввел свой мальчик в меня — в талисманчик, погладил бы руками всю спину…» И это не порнография?! Мы у себя в прокуратуре завели уголовное дело на продавцов такой дребедени и на владельцев видеосалонов, которые гоняют порнуху, а ты…

Он недоговорил. Берта вырвала у него книгу и крикнула:

— Ну и сиди в своей дурацкой прокуратуре! И нечего мне талдычить про то, что спортсменки не женщины, что у них нежности ни на грош. — Она уткнулась в подушку и заплакала.

Фризе осторожно сел рядом с ней на диван, провел рукой по мягким темным волосам. Берта дернула головой, отстраняясь. Он нагнулся и шепнул ей в ухо:

— Эх, ты, дылдочка моя, шутки не понимаешь. Да нежнее тебя нет… — он хотел сказать — «ни одной женщины», но и тут не удержался от шутки и произнес: «Ни одной баскетболистки в мире».

Берта зарыдала в голос.

С трудом ему удалось успокоить свою подругу. Все еще всхлипывая, крепко прижавшись к Владимиру, Берта спрашивала:

— Ты, правда, считаешь меня нежной? Я нежнее, чем другие?

— Нежнее, нежнее. Ты — самая, самая.

— А откуда ты знаешь?

— Ниоткуда. Просто знаю.

— А девочки говорят: нежность — ерунда. Она на площадке мешает. И про меня в «Советском спорте» писали: «мужественный игрок», му–жест–вен–ный! Значит — не женственный!

— Девчонки твои — дуры. Из зависти говорят. А корреспондента пожалеть надо, у него просто словарный запас беден.

Кто-то позвонил несколько раз в квартиру, но они не открыли.

— Наверное, Михалыч, — сказала Берта и вопросительно посмотрела на Фризе.

— Обойдется, — отмахнулся он, целуя ей шею и щеки.

Было два часа ночи, когда Берта вдруг вспомнила:

— Володька! А ведь ты вечером пришел голодный. — И пошла на кухню готовить ужин.

Утром, когда Фризе собрался на службу, Берта спала. Чтобы не разбудить ее, Владимир не стал молоть кофе, выпил растворимого. Перед уходом заглянул в спальню — не проснулась ли? Берта спала и по одеялу рассыпались ее волосы. Что и говорить, утренний сон у нее был крепок. На полу, недалеко от кровати, валялась книга в зеленой обложке — причина вчерашних горьких слез. «Помоги себе сам», — было написано на обложке. — «Метод СОЭВУС — метод психокоррекции».

«А что? Забавная книжка, — подумал Фризе и улыбнулся. — Почти Декамерон. Там загоняли дьявола в ад, здесь — мальчика в талисманчик. Где проходит граница между наукой и пошлостью?»

В прокуратуру он пришел веселый. Уже в коридоре, унылом и холодном, Фризе перехватила секретарша из приемной прокурора Маргарита.

— Сам спрашивал.

Владимир посмотрел на часы: без десяти девять. «Не иначе, какой-нибудь сюрприз», — подумал Фризе.

Вид у прокурора был озабоченный. Олег Михайлович умел преподносить себя сотрудникам деловым и озабоченным, считая, не без основания, что в наше время мало хорошо делать дело. Надо, чтобы все окружающие видели, что ты всерьез этим делом увлечен.

Он ничего не сказал о том, что звонил вчера в дверь Бертиной квартиры, только взглянул оценивающе на Фризе и тут же опустил глаза. Еле заметная усмешка тронула его полные губы.

— Володя, ты вчера допрашивал санитара из морга? — прокурор взглянул на лежащую перед ним бумагу. — Кирпичникова?

— Допрашивал. Только он, можно сказать, у меня из-под носа сбежал. Я его до самого вечера разыскивал.

— И не разыскал?

— Что-то с ним случилось?

Прокурор нахмурился, он не любил, когда у него перехватывали инициативу.

— И для дела, и для самого Кирпичникова было бы полезнее, чтобы ты его вчера разыскал. Да еще и задержал на двадцать четыре часа.

— Не было оснований для задержания.

— А поискать как следует у тебя времени не хватило?

Фризе промолчал.

— Ночью его убили.

— Ну и раскладочка! — изумился Фризе. — Одного отравили. А каким способом ухлопали другого?

— Снесли полголовы картечью.

— Убийца, естественно, с повинной не явился?

— Ошибаешься. Убийца тут же вызвал милицию. Это вдова писателя Маврина.

— Час от часу не легче! Где же их дорожки пересекались?

— В Переделкино, на даче Мавриных.