Наводнение (сборник)

Фризе понимал, что думает она о другом: какого черта ты подвергаешь опасности слабую женщину?! Раз это опасно — храни у себя.

— Не бойтесь. Кто же поверит, что следователь добрался до ценной улики и не забрал ее с собой?!

Она улыбнулась и сказала тихо:

— Вы не бросайте меня совсем. Приезжайте просто в гости. Обещаете?

— Обещаю. И, кроме того, Алина Максимовна, я думаю, что Карфаген должен быть разрушен! Этот Борисов…

Несколько секунд она молча смотрела на него и Фризе видел, как улыбка сходит с ее лица, сходит вместе с румянцем, словно кто‑то провел по лицу густо напудренной ватой.

— Вы просто обыкновенный шпик. Только очень обаятельный. — Она не отводила глаз и Фризе казалось, что от этого взгляда он начинает дымиться. — Будь вы поменьше ростом, работали бы обыкновенным топтуном. Не больше. — Эту фразу она произнесла еще тише, круто повернулась и скрылась в гостиной. Громко хлопнула дверь и послышались ее сдавленные рыдания.

Владимир стоял, ошеломленный этой вспышкой ненависти, проклиная себя за сорвавшуюся с языка фразу. Разве мог он подумать, что она все поймет, почувствует?! Не переспросит, не посчитает двусмысленной, не примет на свой счет. Самовлюбленный осел, решивший, что доброта и душевность красивой женщины адресованы лишь ему, а не всему окружающему ее миру.

ЗВОНОК ИЗ ЖЕНЕВЫ

Поздно вечером позвонила Берта. Такого с нею еще не бывало — кто способен транжирить валюту за границей?

Сказала, словно отстучал телеграф:

— Слушай и не перебивай. Твой «Харон» Грачев остается насовсем. Дал интервью всем газетам — прокурор Фризе давит предпринимателей, грозит тюрьмой. Меньше миллиона не берет! Ставленник Романова. Не горюй, Во–лодька. Скоро вернусь. Ты меня целуешь?

— Целую, — ответил ошеломленный Фризе и Берта дала отбой.

Сначала он не осмыслил тот факт, что его обвиняют во взятках. Наверное, из‑за астрономической, по его мнению, суммы. Он стал вспоминать знакомых ему Романовых. Но кроме одного подследственного, который сидел в тюрьме и по этой причине не мог ему протежировать и партийного босса из политбюро, никого не мог вспомнить.

«Ситуация, — невесело думал Фризе. — Взятки меня не украсят. И шеф расстроится». Но вспомнив про сумму, он повеселел. «Младшему советнику юстиции миллион не дают! Этот идиот хватил через край. Придумал бы что‑нибудь более правдоподобное».

Фризе задумался: кому позвонить и узнать про Романова? Если бы он ночевал дома, то заглянул в энциклопедический словарь. Берта словарей в своей маленькой библиотеке не держала.

Владимир набрал номер Ерохина. Тот долго не брал трубку, оказалось — мылся в душе.

— Дима, ты каких‑нибудь Романовых знаешь?

— Может, и знаю, только ночью у меня память плохая.

— Напрягись. Мне нужен не просто Романов. А Романов — большой начальник. Который мог бы мне протежировать.

— Моя протекция тебе не сгодится? — пошутил Ерохин.

— Нет. Только Романов. Меня обвиняют в том, что я его ставленник. И знаешь кто? Грачев из «Харона». Он теперь Грачев из Женевы. Остался там. И еще. Говорит, что я беру по миллиону.

— Молодец. Высоко тебя ценит.

— Как насчет Романовых? Вспомнил кого‑нибудь?

— Цари не подходят? Хотя постой! Владимир Кириллович, великий князь…

— Мимо. Давай еще…

— Был Григорий Романов, член Политбюро.

— Тоже мимо.

— Не знаю больше. Может, Роман Романов?

— Кто это?

— Точно не скажу. Кажется, деятель искусств.

— Ладно. Спи спокойно.

— Кто тебе про Грачева сказал?

— Берта только что из Женевы звонила.

— Транжирка, — сказал Ерохин и повесил трубку.

Утром Фризе сразу же вызвал шеф. Владимир думал, что он узнает об интервью Грачева значительно позже. Но плохие новости распространяются молниеносно.

— Знаешь, что заявил Грачев в интервью женевским газетам? — прокурор встал с кресла, но из‑за стола не вышел. Когда он отчитывал подчиненных, он всегда вставал. Считал, что тогда экзекуция выглядит более убедительно.

— Наслышан. Берта звонила.

— Вот! Еще и Берта! Хороший сюрприз для нее. — Он произнес это так, как будто Берта была его дочерью.

— Ну, Берта знает, что я старый взяточник. Меньше миллиона не беру.

Прокурор вдруг побагровел и заорал:

— Тебе все шуточки! Обвинение во взятках — это, это… — казалось, у него не хватит воздуха в легких, чтобы выдавить из груди проклятое слово. — Это позор! Черт знает что! За всю жизнь не отмоешься.

— Кто поверит глупой болтовне? Когда жулику грозит тюрьма, он сбрехнет и не такое!

— Жаждущих поверить у нас пруд пруди, — стихая, сказал прокурор. Фризе мысленно с ним согласился, но из упрямства продолжал отбрехиваться.

— А я, Олег Михайлович, останусь где‑нибудь в Габоне и заявлю, что вы в детские годы убили бабушку лопатой и съели. Поверят?

Прокурор посмотрел на Владимира с ненавистью.

— И этому поверят, когда прочитают в газете или услышат по телеку. Можешь не сомневаться. А сейчас иди и пиши объяснительную записку. Могут потребовать в прокуратуре города. Или в Российской.

— Объяснительную записку, что взяток не брал?