Навои

В большой, роскошно убранной комнате собрались беки, высшие чиновники, знаменитые поэты и ученые Герата, Ирака и, Азербайджана. Общий разговор еще не ладится, каждый беседует со своим соседом. В переднем углу несколько беков толкуют о войне и охоте. Султанмурад тихо разговаривает по-арабски с иракским ученым. Огромный Мухаммед Сайид Пехлеван дружески беседует с суетливым маленьким старичком-астрологом Верховный звездочет государя быстро и без труда угадывает по звездам, пользуясь их тайными даровыми советами, все, что угодно: счастье или несчастье, зло или благо, удачу или неудачу. Если Улугбек, по выражению Навои, низвел своими работами небо на землю, то есть сделал законы движения звезд понятными для людей, то этот старик отодвинул небесную даль еще дальше и окутал ее плотной, завесой тайн. Когда бедняку надлежит снимать, когда надевать штаны, в какой день и час государю садиться на золотой престол, когда писать любовное письмо милой, когда готовить яд; для врага, — на все это астролог дает по звездам советы. Во дворце исстари принято приурочивать важные дела и торжественные события ко времени, выбранному звездочетом. И сегодня он тоже выбрал для Навои час, когда поставить эмирскую Печать.

— Согласно нашей науке, господь назначил на каждый день. Одну звезду царём, другую — везиром, — говорит астролог; подкрепляя свои слова движениями руки. — Сегодня повелитель всего сущего — солнце, везир — луна. Всмотритесь внимательно в суть вещей — все знаменитые события происходили в такие дни. Вступление господина Алишера на — высокую должность пришлось на очень счастливый День. Для приложения печати мы назначили час Венеры. Это час всякого благого дела. Венера сегодня в апогее, И есть на седьмом кебе. Ее образ вполне соответствует основной цеди и естеству Алишера. Ибо Венеру изображают в виде пляшущей красавицы с чангом[65] и кеманчой[66] в руках, она знаменует красоту, искусство, радость и успех.

Мухаммед Сайид попросил старика продолжать, не в это время из дворца пришли личные слуги султана. Они принесли Навои эмирское платье, шитое золотом. Навои, развязав узел, со смущенной улыбкой облачился в роскошные одежды. Друзья радостно принялись его поздравлять. Только барласские беки, Маджд-ад-дин и некоторые чиновники, следовавшие за ними, как тень, ограничились официальными приветствиями, тщетно стараясь скрыть светившуюся в их глазах зависть. Один из прибывших взял в руку свиток, поднял его над головой и с почтительным поклоном передал Навои. Это был указ, начинавшийся формулой: «Абуль-Гази султан Хусейн Байкара — наше слово». Новый эмир должен был в первый раз приложить свою печать к официальной бумаге на этом торжественном собрании.

Все молчат. Все взволнованны. Все глаза — и как много различных мыслей и чувств выражают они! — устремлены на Навои. Поэт сидит, слегка склонив голову; он кажется взволнованным и смущенным. Многозначительные взоры беков и чиновников на мгновение встретились и тотчас же разошлись, словно испугавшись друг друга. Даже Музаффар Барлас — баловень султана, сильный своими прошлыми заслугами и нередко отказывавший султану в повиновении, — и тот побледнел: «Неужели этот поэт поставит свою печать выше всех эмиров?»

Когда Навои приложил печать к указу, вздох облегчения пронесся по залу. Новый эмир приложил печать в таком месте, что никто не мог поставить свою печать ниже.

Поэт Атаулла и знаменитый ученый Бурхан-ад-дин прочитали тарихи,[67] написанные ими по случаю этого важного события. Затем несколько поэтов взволнованно продекламировали касыды, посвященные Навои. В этот славный день друзья, близкие, представители простого народа один за другим приходили поздравить поэта. Приняв участие в большом радостном пире, собравшиеся разошлись.

Глава десятая

I