Навои

Большой золотой круг луны как будто катился из-за деревьев ему навстречу. Лучи света переливались среди прямых стволов кипарисов. Венчики цветов чуть колебались, и тени их на земле казались живыми. Недавнее кровавое зрелище оживило в душе поэта далекое воспоминание. В глубине его сердца вспыхнула печаль. Он вспомнил мгновения, сверкнувшие, как молния, и канувшие в вечность, мгновения, которые он провел в столь же прекрасную ночь в маленьком, но полном фантастической красоты садике с одной девушкой — совершенным воплощением красоты, ума и воспитанности. В его ушах звучал нежный, как свирель, голос красавицы, он чувствовал поцелуи ее свежих, как розовый бутон, губ. Где эта девушка? Где она — неиссякаемый источник поэтического вдохновения? Увы, ее нигде не найдешь. Промчись вихрем по степи, прогреми, как весенняя туча, наполни слезами русло потоков — и все же не нападешь на ее след. Этот цветок сорвали безжалостные руки… Прощай, любовь, обратившаяся в великую тайну, в легенду!

Защелкал соловей. Казалось, он поет на дереве, ветви которого тянутся над самым окошком. Навои, забывшись, долго сидел у окна, печально глядя в сад. Потом с тяжелым вздохом поправил покосившуюся свечу и принялся перебирать бумаги, которые лежали на столике. Бросил взгляд на последнюю страницу: Фархад пробивает гору. Вынул из золотой чернильницы калам, немного разбавил тушь водой. Калам быстро забегал по бумаге. Словно Фархад, дробящий топором скалы, поэт одним ударом разбивал глыбы мысли, вкладывая их в стихи. Фантазия уносила его в мир сказок. Он писал, забыв о себе, полный боли. Вот Фархад кончил копать «источник жизни». Завтра он пустит в русло воду. Придет Ширин со своими прекрасными подругами. Тысячи людей под звуки карнаев и сурнаев устроят дивный праздник на берегу бурливого канала. Эта картина, картина победы жизни, доставила поэту облегчение. По его лицу пробежала мудрая улыбка. Когда он погасил свечу, уже светало. В воздухе шелестел утренний ветерок.

II

Когда пирующие были захвачены вихрем вина и плясок, Маджд-ад-дин, улучив момент, сделал знак Эмиру Моголу, Туганбеку и еще нескольким своим единомышленникам. Выйдя незаметно из зала, они собрались в одном из отдаленных помещений в глубине сада Джехан-Ара. Все были навеселе, только Маджд-ад-дин оставался трезвым. Он усадил всех на ковер, запер двери.

Приспешники Маджд-ад-дина с трудом приходили в себя, старались понять, зачем они пришли сюда.

— Как государь обошелся с Алишером? У меня чуть сердце не выскочило, — пробурчал Эмир Могол, покачиваясь.

— Теперь я понял, что государю ничего не втолкуешь. Столько наших жалоб пошло на ветер, — недовольно сказал один из барласских беков, потирая рукою лоб.

— Если мы поставили перед собой большую задачу и обещали друг другу ее осуществить, то дело необходимо довести до конца, — проговорил Маджд-ад-дин. 

— Наша преданность султану очевидна для всех, поэтому не остается места для каких бы то ни было колебаний. До сих пор мы доводили до ушей султана только отдельные жалобы. Я думаю, что государь, хоть и не принимает никаких мер, не забыл наших слов. Теперь наступило время прибегнуть к более решительным действиям.

— Правильно, — сказал Туганбек, покручивая редкие усы. — Крепость врага очень сильна; нужно найти способ ее разрушить.

— Верно! — воскликнул Шихаб-ад-дин и потрепал Туганбека по плечу.

Эмир Могол сделал знак рукой. Распустив толстые губы, он помолчал с минутку, потом, как будто забыв о своем намерении говорить или страдая от неумения найти слова, повернулся к Маджд-ад-дину:

— Скажите вы…

— Нить нашего договора не разрубить мечом. Процветание государства зависит от нашего меча, — пробурчал один из беков.

— Вы — Сабудай-бахадур[85] нашего времени. Власть должна, находиться в ваших руках, — добавил Ходжа Абдулла-Хатыб.

Маджд-ад-дин попытался сократить разговоры.

— Если вы все согласны действовать единодушно, то прошу вас выслушать мои соображения.

— Говорите, — сказал один из слуг дворца, старый интриган.

— Что если написать султану безыменное письмо? Мы бы изложили в нем все наши соображения относительно Алишера и его людей.

— Не имеем никаких возражений! Это хорошая мысль! — тотчас же закричал Эмир Могол.

Кто-то высказал опасение, что письмо будет трудно передать султану. Маджд-ад-дин уверенно сказал:

— Во дворце у нас есть слуги, которые сумеют подбросить письмо и обратить на него благословенные взоры султана, а сами останутся необнаруженными. Если вы поручите это дело вашему покорному слуге, то, по воле аллаха, я его выполню.

Никто не стал возражать. Вскоре все вышли и с разных сторон, один за другим, вернулись во дворец. Маджд-ад-дин остался один. Он запер дверь, сел перед свечой и, потея от напряжения, принялся писать письмо

III