Навсегда

Обычно таких преступников немедленно казнили, но в случае, если кому-то удавалось избежать наказания, клеймо было вечным проклятием и при жизни. Никакой приемлемой работы, никаких отношений с людьми. К тому же, все, кто сталкивался, норовили вернуть клеймённого на плаху. Постоянно скрывать знак было невозможно.

Власть Миллера была абсолютной, отсюда и такой закон. Чтобы боялись даже перечить ему.

Но вскоре вмешалась церковь, поддерживаемая народом. Они настояли, что бесчеловечно не позволять людям покоиться с миром, не оставлять им шанса на искупление грехов. Саму идею клейма постепенно задвигали на задний план. В конце своего правления Миллер отменил закон.

Последующие правители не собирались его восстанавливать. Это была выдумка Йоханна, она покоилась вместе с ним.

А потому практика вырезания чёрной метки длилась всего одиннадцать лет. И сейчас мало кто знал об этом. Тем более что правление Миллера оказалось скучным и незначительным периодом. Изучать историю в таких деталях никто не рвался — разве что, скрупулёзные учёные.

Я читала о метке в редкой исторической книге, которую подарил мне Эндрю. И то там было просто упоминание, без лишних подробностей.

Тем не менее, каким-то образом я знаю всё это наверняка.

Два столетия назад.

Двести лет.

Как такое возможно?..

Сейчас никто никому не ставит клеймо. Конечно, нельзя исключать и такого варианта: Мэтт, хорошо зная историю, каким-то образом добился, чтобы кто-то так искусно вырезал ему на теле этот знак. Хотя он всегда выжигался мучительно — иначе на теле следы не оставишь. Такие практики были раньше и только в качестве наказания.

Но, допустим, Мэтт таким образом хотел выразить протест против господ во власти. Чтобы мало кто понял, лишь для собственного удовлетворения. Видимость борьбы.

Морщусь. Конечно, я недостаточно хорошо знаю непредсказуемого Мэтта, но уверена — такие бессмысленные методы не для него. Слишком мелочно. Да и государство скорее процветает, бороться с ним сейчас — удел не пристроенных в жизни людей, неудовлетворённых прежде всего собой. Это тоже не про Мэтта.

И дело даже не в этом…

Интуитивно я чувствую: ему вырезали эту метку именно двести лет назад, когда хотели казнить за преступление против короны.

По коже пробегает холодок. Это жуткое осознание так внезапно и прочно утверждается в голове, что становится страшно.

Люди столько не живут. Тем более, оставаясь во внешности скорее тридцатилетнего мужчины.

Что за чертовщина?!

Но вопреки доводам разума, я твёрдо чувствую, даже знаю — самая пугающая версия появления клейма правдива.

Теперь мне страшно смотреть на Мэтта. Я и не слышу его. Задыхаясь, смотрю в никуда и ничего перед собой не вижу.

Скорее чувствую, что адвокат заканчивает речь. И предоставляет слово своему экспертному помощнику.

Я машинально смотрю в его сторону. И сердце пропускает удар.

Помощник будто вышел из портретов аристократов позапрошлого века. Если Мэтт внешне ещё и похож на современного, то его друг олицетворяет собой позабытые времена.

При этом выглядит молодо.

Смотрю по сторонам — судя по всему, никто ничего не замечает.

Тогда я снова растерянно смотрю на помощника. Может, это со мной что-то не так?

Нафантазировала неизвестно что.

Но мимолётные сомнения отпадают, стоит мне посмотреть в глаза этому эксперту. Его взгляд… Слишком глубокий, воздействующий, нереальный. Он не может принадлежать обычному человеку.

Помощник быстро отводит от меня взгляд — мы встречаемся глазами буквально на секунды. Но напряжение с трудом покидает меня.

Нет, со мной всё в порядке. Это — не иллюзия и не надуманные страхи. Просто я уже видела и знала больше, чем остальные. К несчастью. Потому и замечаю то, на что остальные не обращают внимания.

Эта мысль снова напоминает мне о клейме на предплечье Мэтта. Лишнее доказательство, что мои догадки не так абсурдны, как хотелось бы себе внушить.

Итак, оба: адвокат и его помощник живут больше двухсот лет, при этом оставаясь внешне молодыми.

Они — не люди. Это уж точно.

Нет смысла убеждать себя в обратном. Надо просто принять эту мысль.

Вдруг успокоившись, я с настораживающим меня саму хладнокровием начинаю перебирать в уме варианты, каким именно чудовищем из страшилок может быть Мэтт.

Большинство вариантов отпадают за счёт человеческой внешности. Что остаётся? Вампир, демон, оборотень, колдун…

Демон? Это объясняет бессмертие и силу, с которой он свернул шею тому мужчине в переулке ночью. Но демонами рождаются, а не становятся. А будь Мэтт всегда всесилен, вряд ли позволил бы властям клеймить себя.

Но даже если предположить, что он разрешил это сделать с какими-то одному ему известными целями… Всё равно маловероятно. Везде говорится, что демоны ставят себя выше людей, они презрительны ко всему человеческому. Так долго и убедительно играть одного из ненавистных ему созданий демон бы не смог. Да и зачем? Если бы в этом был какой-то глобальный замысел, предпосылки к его осуществлению уже появились бы. Демоны романтизируют и восславляют зло, а Мэтт защищает хороших. Выступает за справедливость.