— Мне все равно, что пишут в газетах. У вашего дедушки не было никаких оснований для самоубийства, мисс Мерлин. Никаких вообще. Учитывая то, что я для него приготовил.
— А если мой дед не совершал самоубийства? — Она прошептала эти слова. — Тогда как это называется, то, что произошло с ним?
Его голос стал тише.
— Думаю, вы уже знаете ответ на ваш вопрос, мисс Мерлин.
Стефани глубоко вздохнула. Не она ли сама выразила это мнение в полиции всего три дня назад? Но теперь, когда человек, которого она слышит впервые в жизни, облекает ее подозрения в слова, она испытывала такое чувство, как будто у нее в ране поворачивали нож.
Она быстро прикинула. С утра ей надо заехать в свою квартиру, оставить там Уальдо и разобрать почту.
— Давайте договоримся так, мистер Пепперберг. Мне с утра надо быть в центре, там есть такое бистро, называется «На уголке». Это в треугольнике, где соединяются Восьмая авеню, Западная Четвертая и Джейн-стрит. Вы сможете его найти?
Она выбрала это место инстинктивно.
— Бистро «На уголке», — повторил он. — Я буду вас там ждать, мисс Мерлин.
— Ну, допустим, около полудня?
— То есть около двенадцати.
Стефани медленно повесила трубку. Несколько минут она стояла на месте, обхватив себя руками, наморщив в задумчивости лоб. Действительно ли Алан Пепперберг знал что-то, чего не знала она?
12 Нью-Йорк
Широкая, оживленная Парк-авеню напоминала о Парижских бульварах. По обеим сторонам ее расположились самые дорогие жилые дома в мире, гнездо богатейших, старейших и влиятельнейших семей Нью-Йорка. И конечно, не случайно здесь разместились и самые старые, престижные и респектабельные клубы. Основанный сто пятьдесят четыре года назад, очень спокойный, неброский, очень консервативный и ужасно, ужасно снобистский Юнион-клуб является их дедушкой.
В тот вечер без четверти шесть Томас Эндрю Честерфилд Третий находился в доступной отнюдь не для всех посетителей клуба Южной комнате, где он принимал Теодора Халлингби, президента одной из крупнейших телекомпаний, которую он пытался заполучить в клиенты «Хатауэй, Муни, Бухсаум, Честерфилд и Гардини». Чтобы подмаслить процесс, Честерфилд вскрыл бутылку столетнего арманьяка из своего личного отделения в клубном погребе.
Он собственноручно разлил его по огромным бокалам, не доверяя официанту восьмисотдолларовый сосуд.
— Я хранил образец этого разлива долгие годы, — улыбаясь, сказал он Халлингби. — По-моему, сейчас самое время посмотреть, насколько эта жидкость выдержана, а?
Халлингби исполнил ритуал взбалтывания, нюханья и отхлебывания. Затем он откинулся назад. Его лицо было розовым. Он явно сумел оценить достоинства напитка.
— О, — пробормотал он с одобрением, — превосходно, превосходно.
— Старше меня, — ухмыльнулся Честерфилд. Халлингби с легкой завистью огляделся.
— Вы знаете, мне вроде здесь нравится. — Он старался придать своему голосу безразличие. — И долго нужно ожидать своей очереди, чтобы быть принятым в члены этого клуба?
Честерфилд поднял на него глаза.
— Ну в общем, очередь — не такая уж большая проблема. Если, — добавил он мягко, — если вы правильно выберете члена клуба, который даст вам рекомендацию.
Ну вот. Соблазняющая приманка насажена.
— Неужели? — спросил Халлингби, поднимая свой бокал к свету, чтобы посмотреть на янтарную жидкость.
Честерфилд кивнул.
— Если вам интересно осмотреть клуб, можем совершить небольшую экскурсию.
— Гм… — произнес Халлингби неопределенно, не желая обнаруживать своего интереса. Он сделал еще глоток и вдохнул аромат, поднимавшийся из узкого отверстия бокала, наполнивший его чувством приобщенности к миру избранных. — Когда-нибудь воспользуюсь вашим предложением. Вполне возможно.
Им обоим можно было уже не делать никаких усилий. Оба все прекрасно понимали. Честерфилд рекомендует Халлингби в члены клуба, а Халлингби отваливает Честерфилду ведение дел своей компании.
Официант подошел к столу и тихонько кашлянул.
— Мистер Честерфилд, сэр?
Честерфилд поднял глаза.
— Вас просят к телефону. Там говорят, что это срочно.
— Отлично, — бросил он. — Я поговорю здесь. Дождавшись, пока официант уйдет, он нажал кнопку «разговор».
— Честерфилд слушает, — произнес он ровным тоном.