Навсегда

Ее разум заметался в поисках разгадки. Что это было? Что она услышала только что? Пение Лили Шнайдер. И некто, человек по имени Эрнесто, говорил о каких-то делах, связанных с фармацевтикой в… Дрездене? В Восточной Германии?Нет. Невозможно. Невозможно!Никто не мог заниматься бизнесом в Восточной Германии в то время, когда Лили была жива, — русские позаботились об этом. А за пять лет до смерти Лили — еще до прихода русских, до капитуляции Германии, ВосточнойГермании не было в природе. Существовала единая Германия, Рейх. Да и валюты такой не было — немецких марок, тогда были рейхсмарки!

Стефани заерзала на стуле. Но ведь она уловила слово «воссоединение». Она слышала его. Это означало… это должно означать, что запись была сделана в 1990 или 1991 году — но это невозможно! Лили Шнайдер умерла несколько десятилетий назад!

— Алан?

Голос ее дрожал. Она почувствовала тошноту, как будто через наушники из кассеты ей в уши влился яд. В зале стало вдруг очень душно, тесно.

Здравый смысл подсказывал ей, что об этом надо забыть. Подняться и уйти.

Но она подчинялась не здравому смыслу, а профессиональному инстинкту. Он учуял сенсацию — хотя разум отвергал все это как вымысел, утку, журналистскую чепуху, высокотехничную подделку.

— Когда? — спросила она хрипло, а сама подумала: «Если это вымысел, тогда почему мне так трудно говорить?»— Алан! Эта пленка. Она?.. Она… настоящая? Вы должны мне сказать…

— Вы имеете в виду, не подделка ли это? — Его глаза и голос поддразнивали ее. — Нет, Стефани. Она настоящая.

— Но… она… — Стефани запиналась. — Этого не может быть! Алан! Лили Шнайдер умерла сорок три года назад!

Он улыбнулся с тем выражением терпения, которое появляется обычно при общении либо с очень маленькими детьми, либо с очень старыми взрослыми.

— Тогда как вы объясните пение? — спросил он. — А?

— Это старая запись, — она быстро кивнула, как будто чтобы добавить убедительности своим словам. — Иначе быть не может.

Он покачал головой.

— Нет, Стефани. В таком случае как объяснить разговор? И то, что пение и аккомпанемент оборвались еще до конца арии?

— Кто-то смонтировал эту запись! Записали пение на пленку… и в нужный момент выключили магнитофон! А потом… потом вмонтировали несколько аккордов! И добавили разго…

— Вы натягиваете объяснение, — сказал он мягко.

— Да, черт побери! — чуть ли не прокричала она. — Я натягиваю, потому что вынуждена это делать. Иначе невозможно объяснить…

Он перебил ее.

— Почему же невозможно? Видите ли, Стефани, эта пленка — вовсе не фокусы звуковой инженерии.

— Тогда что же это? — В ее глазах был вызов. Его голос стал напряженным.

— Вы обещали, что отнесетесь к тому, что услышите, без предвзятости.

— Я так и делаю! Но… воскресение из мертвых? — недоверчиво произнесла она. — Ну Алан, в самом деле! — Стефани с сомнением покачала головой.

— А что, если она и не умирала? — тихо спросил Алан.

— Но она умерла! Боже мой! О ее похоронах говорил весь мир!

— Ее тело пострадало в огне так, что его невозможно было опознать. Очень ловко, вы не находите?

— Теперь вы натягиваете.

— Может быть, но как вы объясните аккомпанемент?

Она нахмурилась.

— Я… я не совсем понимаю.

— Стефани, у каждого пианиста своя манера исполнения. Она так же индивидуальна, как ваша подпись, как отпечатки пальцев.

— И что? — Взгляд ее был выжидательно-настороженным.

—  Что?!Вы разве не поняли, кто ей аккомпанировал?

Она отрицательно покачала головой.

— Борис Губеров.

— И что это доказывает? Он ведь еще жив, не так ли? Он играет с… какого времени? С тридцатых? Сороковых?

— Стефани, — Алан вздохнул. — Тот, кто хорошо знаком с его манерой исполнения, сразу заметит, что он играл слишком медленно. И неуклюже. Он не мог взять некоторых нот, потому что у него артрит, черт возьми! Ему приходилось заменять их другими! А обострение артрита у него было только два года назад!

Стефани глубоко вздохнула, у нее закружилась голова.

— Алан, — спросила она дрожащим голосом, — что вы мне пытаетесь доказать?

Она боялась признаться себе, что уже знала ответ.

— Вы сами не понимаете, Стефани? — голос Алана звенел от волнения. — Вы только что прослушали арию в исполнении Лили Шнайдер. Ей аккомпанировал Борис Губеров. Уже после того, как он перестал играть два года назад! Послетого, как у него настолько обострился артрит, что он уже не смог больше выступать и делать записи.

Стефани стало страшно. Как ей хотелось, чтобы этого разговора вообще не было! Или хотя бы ей дали какое-то более правдоподобное объяснение!

— Стефани! — Алан перегнулся через стол, чтобы быть к ней как можно ближе. Он перешел на чуть слышный шепот. — После того как я заполучил эту пленку и понял, что держу в руках, я, естественно, прочитал статью вашего дедушки о Лили Шнайдер в журнале «Опера сегодня». — Он помолчал. — Вы читали ее?

Она отрицательно покачала головой.

— Я знаю этот журнал, но это не моя тематика.