Навсегда твой…

Дома я села за проверку письменных работ. Посмотрим, может, всё не так плохо. У двоих ребят пятёрки, у семерых – четверки: всё-таки не совсем я бездарный преподаватель. Пятеро написали незамысловатую работу на три, ну, и конечно, моя ужасная троица получает двойки. Почему-то с ними мой скорбный труд всегда пропадает даром. Или просто это я неправильно отношусь к работе. Вот Генка считает, что работать нужно ради денег. И когда оплата труда устраивает, то труд уже никогда не будет скорбным, независимо от результата. А если человек работает за идею, по призванию, ради принципов или общественной пользы – то такой человек, по Генкиному мнению, просто не сумел хорошо устроиться. А мне вот хочется увидеть результат своего труда и добиться от этих троих хоть чего-то.

Bob doctor. His work hospital⁹. Проверочная работа на тему глаголов? Артем решает, что проще выкинуть все эти глаголы на фиг!

She work is does a hospital¹⁰. Если запихнуть в предложение все пришедшие на ум глаголы, то может, хоть один из них прокатит? Так, наверное, рассуждала Алина.

Whatshesjob?¹¹ Написала Юля. Не знаю, как she, а я точно ши-занусь!

Так потихоньку за всеми этими повседневными делами наступил вечер, подкатил незаметно с далеким, чуть доносящимся с проспекта шумом машин, деликатно накинул мне на плечи сумерки, намекнул, что пора включить лампу. Я решила, что в конце рабочего дня можно позволить себе немного расслабиться. От моего новоселья оставалось ещё вино, я налила себе бокал и подошла к окну. Кот запрыгнул на подоконник, тоже стал глядеть вниз: во дворе, за рваным узором голых веток снова кто-то одиноко сидел на качелях. Раскачивался, отталкиваясь одной ногой от земли, в руке вспыхивал маленьким маячком огонёк сигареты. Я была почти уверена, что это Андрей. Странно: я не очень хорошо представляла себе черты его лица, но, кажется, уже научилась узнавать его по каким-то неуловимым приметам.

Надо, наконец, разобраться в этой истории. Он меня знает, я его – нет. Что если я сейчас спущусь и подойду к нему? Скорее, пока не растеряла решимость, подогретую выпитым бокалом, я натянула пальто, ботинки, шарф и спустилась во двор.

Для классического питерского двора-колодца здесь слишком просторно. Дома стоят так, словно поговорив у старого вяза, они решили разойтись и отсюда, из двора видны их спины. В дальнем углу, там, где приткнулись гаражи и мусорные баки, ещё лежат никому не нужные горки темного подтаявшего снега. Детской площадки, насколько я помню, здесь никогда не было. Но откуда-то забрели во двор качели, покрытые облупившейся синей краской, – можно подумать, что спрятались здесь от сборщиков лома. Раскачиваясь, они тихо поскуливают, как бездомное животное.

Как только парень на качелях увидел меня, сразу поднялся, и стоял, ждал, пока я подойду, спокойно глядя, чуть улыбаясь.

– Здравствуйте, Оля.

– Здравствуйте, Андрей.

Наконец, пусть даже в неярких синеватых сумерках, я смогла рассмотреть его. И правда, ничего запоминающегося в его облике не было. Чуть выше меня, светло-русые волосы, правильные, довольно мягкие черты лица. Лет двадцати пяти, наверное. Смотрит спокойно, приветливо. Молчит.

– Андрей, вы вчера передали мне папку. Это рисунки моего деда?

– Да.

– Спасибо. Я, правда, вам благодарна. Тем более что там был портрет моей бабушки. Она несколько дней назад умерла.

– Да, я знаю, – он кивнул, и я поняла, что это его я видела на кладбище.

Помолчали.

– Андрей, вы как-то связаны с нашей семьёй? Вы простите меня, но я не очень понимаю…

Я замялась: для меня простой вопрос о важном бывает иногда сложнее задать, чем спросить о какой-нибудь заковыристой ерунде. Андрей тоже не спешил отвечать, опустил голову, в замешательстве потер верхнюю губу, вздохнул.