Навстречу белому медведю

Висит такой белый-белый туман, кажется, что можно взять его в охапку, густой-густой. Нос корабля с мостика не различить.

В таком тумане хорошо в прятки играть – отошёл на десять метров – и тебя не видно. А может быть, и видно. Но если белой простынёй накрыться, тогда нормально. Да нет, нельзя простынёй. Кто-нибудь испугается, прибежит домой и будет рассказывать, что в Арктике привидения водятся…

В таком густом-густом белом тумане белая радуга появляется. Близко-близко, кажется, что она с борта на борт перекинулась. А белая она потому, что неба синего не видать, солнышка ясного не видать, только белый снег и белый лёд кругом. Вот и она белая.

Но всё-таки туман отодвигается к горизонту и клубится, клубится вдали, как живой.

По цвету тумана можно определить, что там, впереди. Если туман тёмно-синий, почти чёрный, значит, там большие пространства воды. Если туман белый – впереди ледовые поля.

Раньше в таком густом тумане корабли сбавляли ход, на мачте в специальной бочке сидел матрос с острым зрением – вперёдсмотрящий – и смотрел, нет ли какой неприятности впереди. И в колокол били, чтоб не столкнуться со встречным судном.

А сейчас на судах есть всякие приборы – радары, локаторы, эхолоты, – и они всё видят: и льдинку, и льдину. И вахтенный помощник капитана отдаёт команду:

– Лево руля!

Рулевой повторяет:

– Лево руля.

И огромный айсберг проходит мимо. На его морщинистой, изрытой временем поверхности сидят чайки. Увеличенные и приближенные туманом, как увеличительным стеклом, они с любопытством заглядывают в иллюминатор моей каюты.

Интересные слова

За время моего путешествия больше всего я находился на мостике.

Вот сказал сейчас слово «мостик» и подумал: «А как оно появилось?»

Вам, конечно, приходилось когда-нибудь стоять на середине моста через реку. Он высоко над водой, с него далеко вперёд видать. И в стороны – до берегов, которые он соединяет. И назад вид открывается.

Так и мостик ледокола высоко протянулся от борта до борта. И видать с него во все стороны. На мостике находится всё необходимое для управления судном.

Здесь же, на мостике, штурманская рубка, где штурман по картам прокладывает курс корабля. И радиорубка, откуда осуществляется связь ледокола с портом приписки – с Мурманском – и с другими кораблями. Да хоть с целым миром общайся – спутниковая связь позволяет.

Живое море

В Баренцевом море штиль. По пути нам постоянно попадаются тюленьи стада. Тюлени то ныряют, то выныривают, и сосчитать их невозможно.

Да мне это и не нужно. Главное – тюлени есть, киты плавают, моржи на островах загорают, значит, море живёт!

В Баренцевом море очень часто бывают штормы до семи баллов и больше. А это – серьёзно.

Но сейчас – штиль. На воде гладь. Ледокол носом делит эту гладь надвое, море расходится всё шире от носа к середине корабля, а за кормой снова соединяется, сшитое ровным, правильным швом. Ещё бы! Три машинки строчат, то есть три винта.

Чем дальше за корму, тем рубец ровнее и ровнее, а потом полностью рассасывается, сглаживается.

Море живое существо. Оно дышит, и на берегу это явно видно: вдох-выдох, вдох-выдох, прилив-отлив, прилив-отлив. Море волнуется и чем больше, тем выше волны. Море сердится, и тогда волны увеличиваются, растут, пенятся белыми барашками, накатывают валами…

Когда начинается шторм, значит, что-то где-то не так, что-то произошло, и море выходит из себя всем своим существом.

Вы ведь тоже, когда стукаетесь пальцем ноги о камень, скачете, машете руками, кричите, плачете, то есть страдаете. Так и море.

Сейчас на море гладь. Я думаю, море чувствует, что наш ледокол отличный, экипаж на нём надёжный, моряки всё делают по-доброму, по-честному. А раз так, чего же волноваться и выходить из себя?

Домой!

Всё! Стоянок больше не будет. Домой! Ледокол просто бежит, как соскучившаяся по домашнему овсу лошадка после долгой дороги.

Кстати говоря, подо мной в чреве ледокола огромный табун из семидесяти пяти тысяч лошадок.

Ледокол скоро бежит по Баренцеву морю, а время бежит ещё быстрее. И я беспокоюсь, что не успею сделать то, что наметил. Надо вот ещё раз поговорить с табунщиками, то есть с моряками, которые управляют двумя атомными реакторами – ядерными физиками. О, это такие физики, что физики других специальностей снимают перед ними шляпу!

Жалко, шляпы сейчас не носят…

Ядерных физиков и на ледоколе уважают, тем более что редко видят. Рабочее место физиков внизу, у реактора, и называется ЦПУ – центральный пульт управления. Во время вахты они неотрывно наблюдают за десятками приборов, показывающих, как работают реакторы. Атомный реактор – это же сложнейший механизм. Тут надо смотреть в оба. Они и смотрят и конечно же от такого напряжения устают.

А после вахты кто в сауне расслабляется, кто в тренажёрном зале качается, кто в бассейне плещется. А кто идёт и туда, и туда.

Вот и я пойду сейчас в бассейн, поплаваю. Заодно и с физиками пообщаюсь. Они как раз с вахты сменились. Скоро в порт придём, где я их потом увижу.

На берегу Северного полюса