Навстречу дикой природе

С каждой неделей он все острее чувствовал приближение зимы. Когда запасы еды истощились, МакКанн горько пожалел о том, что выбросил все патроны в озеро, оставив себе лишь дюжину зарядов для дробовика: “Все время думаю о патронах, которые я выкинул два месяца назад. Эти пять коробок вечно мозолили мне глаза. Думал, что глупо было покупать так много (чувствовал себя как солдафон). … Умней не бывает. Кто бы знал, что они мне могут понадобиться, чтобы не умереть от голода”.

Затем, морозным сентябрьским утром, спасение, казалось, было у него в кармане. МакКанн охотился на уток с остатками своих патронов, когда тишину разорвало жужжание аэроплана, который вскоре пролетел у него над головой. Пилот, заметив лагерь, снизился и сделал пару кругов, чтобы получше рассмотреть. МакКанн безумно размахивал ярко-оранжевым чехлом от спальника. Самолет не был приспособлен для приводнения, но МакКанн был убежден, что его заметили и пилот, несомненно, вскоре пришлет за ним гидроплан. Его уверенность была так сильна, что он записал в дневнике: “Я прекратил махать после первого же круга. Надо было побыстрее упаковать вещи и подготовиться к свертыванию лагеря”.

Но самолет не прилетел ни в этот день, ни в последующие. Однажду МакКанн случайно посмотрел на оборот своей охотничьей лицензии и понял, почему. На маленьком бумажном квадрате была изображена азбука жестов для общения с пилотами с земли. “Помнится, я высоко понял правую руку и потряс кулаком, когда самолет зашел на второй круг, – записал МакКанн. – Это был радостный жест – как если твоя команда забивает гол”. К несчастью, как он узнал позднее, одна поднятая рука является общеизвестным сигналом “Все в порядке, помощь не нужна”. Сигнал “SOS, немедленно пришлите помощь” – две поднятые руки.

“Это объясняет, почему они, почти улетев, вдруг решили вернуться и сделать еще один круг, но я им не подал вообще никаких знаков (на самом деле, я, кажется, даже отвернулся), – философски рассуждал МакКанн. – Они, должно быть, решили, что я придурок”.

В конце сентября тундра покрылась снегом, и озеро замерзло. Запасы еды истощились, МакКанн пытался собирать шиповник и ставить кроличьи силки. Однажды он запасся мясом больного карибу, забравшегося в озеро и издохшего. К октябрю его организм уже переработал большую часть жира, и он стал замерзать долгими холодными ночами. “Наверняка кто-нибудь в городе должен догадаться, что если я до сих пор не вернулся, со мной что-то случилось”, – записал он. Но самолет все не прилетал.

“Это очень по-Карловски – предполагать, что кто-нибудь появится как по волшебству и спасет его, – говорит Стоппель. – Он водил грузовик, а потому имел на работе кучу свободного времени. Отсиживал задницу в машине, предаваясь мечтам – именно так в его голову пришла идея о поездке на хребет Брукса. Для него это было серьезной задачей – он провел добрую часть года, обдумывая ее, планируя, обсуждая со мной в перерывах, что лучше взять с собой. Но при всех тщательных планах он порой погружался в дикие фантазии.

К примеру, Карл не хотел отправляться на природу в одиночку. Поначалу его розовой мечтой было жить в лесах с какой-нибудь красавицей. Он западал как минимум на двух девчонок, работавших с нами, и потратил кучу времени и сил, чтобы уговорить Сью или Барбару или кого-то еще составить ему компанию, что было, конечно, чистой утопией. Этого просто не могло случиться. Я имею в виду, что в Седьмой насосной станции, где мы работали, на каждую женщину приходилось около сорока мужчин. Но Карл был чувак мечтательный, и до самого отлета продолжал надеяться, что одна из девчонок передумает и решит поехать с ним”.

Сходным образом, объясняет Стоппель, “Карл был из тех людей, которые безосновательно рассчитывают, что кто-нибудь, в конце концов, сообразит, что они в беде, и спасет их. Даже в шаге от голодной смерти он, вероятно, мечтал, что в последнюю минуту Толстуха Сью прилетит в голубом вертолете, набитом едой, и займется с ним бешеной любовью. Но его фантастический мир был так далек от реального, что никто не мог проникнуть в него. Карл просто становился все более и более голодным. Когда он все-таки сообразил, что никто не собирается его спасать, он иссох до такой степени, что сам уже не мог ничего предпринять”.

Когда съестные припасы МакКанна почти полностью растаяли, он записал в дневнике: “Я начал сильно беспокоиться. Честно говоря, даже немного напуган”. Температура упала до минус пяти по Фаренгейту. Его пальцы покрыли гнойные болезненные обморожения.

В ноябре он прикончил остатки еды. Его костлявое тело тряслось от холода. Он был слаб, голова кружилась. В дневнике записано: “Руки и нос все хуже, ноги тоже. Кончик носа распух, покрылся волдырями и струпьями. … Умирать таким образом наверняка медленно и мучительно”. МакКанн думал оставить безопасный лагерь и отправиться пешком в Форт Юкон, но решил, что ему не хватит сил, и он погибнет от холода и изнеможения прежде, чем доберется туда.