Навстречу дикой природе

Отвращение к животной пище приобретается не с опытом, а инстинктивно. Мне казалось прекраснее вести суровую жизнь, и хотя я по-настоящему не испытал ее, но заходил достаточно далеко, чтобы удовлетворить свое воображение. Мне кажется, что всякий, кто старается сохранить в себе духовные силы или поэтическое чувство, склонен воздерживаться от животной пищи и вообще есть поменьше. …

Трудно придумать и приготовить такую простую и чистую пищу, которая не оскорбляла бы нашего воображения; но я полагаю, что его следует питать одновременно с телом; обоих надо сажать за один стол. Наверное, это возможно. Если питаться фруктами в умеренном количестве, нам не придется стыдиться своего аппетита или прерывать ради еды более важные занятия. Но добавьте лишнюю специю, и обед становится отравой.

“ДА, – написал МакКэндлесс. И, двумя страницами ниже, – Сознательный характер пищи. Есть и готовить сосредоточенно. … Святая Пища.” На последних страницах книги, служивших ему дневником, он декларировал: 

Я рожден заново. Это моя заря. Настоящая жизнь только началась.

Обдуманный образ жизни: Сознательное внимание к основам жизни и постоянное внимание к непосредственному окружению и его заботам, пример -› Работа, задача, книга; все, требующее эффективной сосредоточенности (Обстоятельства не имеют значения. Главное – как относишься к ситуации. Истинные смыслы сокрыты в личном отношении к феномену, что он значит для тебя).

Великая Святость ПИЩИ, Животворящего Тепла.

Позитивизм, Несравненная Радость Эстетичной Жизни.

Абсолютная Правда и Честность.

Реальность.

Независимость.

Завершенность – Стабильность – Устойчивость.

 По мере того, как МакКэндлесс постепенно прекращал корить себя за утрату лося, состояние довольства, начавшееся в середине мая, вновь снизошло на него, и продолжилось в начале июля. Затем, в разгар идиллии, пришла первая из двух критических неудач.

Удовлетворенный, судя по всему, тем, что удалось узнать за два месяца уединенной жизни в глуши, МакКэндлесс решил вернуться в цивилизацию. Пришло время завершить “последнее и величайшее приключение” и вернуться в мир людей, где он мог хлебнуть пивка, философически беседовать и очаровывать встречных историями о своих свершениях. Судя по всему, он оставил позади потребность столь непоколебимо отстаивать свою независимость, потребность отдаляться от родителей. Возможно, он был готов простить их недостатки. Возможно, даже был готов простить кое-какие из своих собственных. Вероятно, он был готов вернуться домой.

А может, и нет – мы можем лишь строить предположения о том, что он намеревался делать после возвращения. Но он хотел вернуться, это не вызывает сомнений.

На куске коры он записал план действий перед возвратом: “Залатать джинсы. Побриться! Упаковаться. …” Вскоре после этого он установил Минолту на старую бочку и сфотографировал себя, щеголяющего желтой одноразовой бритвой, улыбающегося в камеру, чисто выбритого, с новыми заплатками из армейского одеяла, нашитыми на колени грязных джинсов. Он выглядел здоровым, но крайне истощенным. Щеки уже ввалились. Жилы на шее выступали как натянутые тросы.

2 июля МакКэндлесс закончил читать “Семейное счастье” Толстого, отметив несколько заинтересовавших его фрагментов: