– Хороший вопрос.
Жозеф достал из кармана шорт баночку табака и сигаретную бумагу. Проворными движениями длинных пальцев ровно завернул табак.
– Я пишу о том, что чувствую. – Лана кивнула. – А тебя я иногда вижу с блокнотом. Рисуешь?
– Да. В основном делаю наброски. Тут столько всего хочется нарисовать.
Жозеф закурил и медленно затянулся.
– Значит, тебе нравится на яхте?
– Еще как. Нам повезло.
– В путешествии по морю чувствуется свобода, да? – Жозеф затянулся и протянул ей самокрутку. Хотя после университета Лана бросила курить, порой она не отказывалась.
– Спасибо. – Она сделала затяжку, в голову приятно ударил никотин.
– Кого бросила дома? – спросил Жозеф.
Возвращая самокрутку, Лана ответила:
– Только отца.
Лана представила его: сидит в своем кресле с газетой, разгадывает кроссворд, на нем потертые зеленые брюки и мятая рубашка. Удивительно: подумав о том, как одинока и однообразна жизнь отца, она почувствовала жалость. Его хоть кто-нибудь навещает?
– А ты?
Жозеф засмеялся, но в его смехе Лана уловила странные, грустные нотки.
– У меня никого нет.
– А родные?
– Никого.
– Совсем никого?
Он резко покачал головой.
– Мама и папа умерли. Год назад.
– Ох, прости. Могу я спросить, что случилось?
В лунном свете было заметно, как Жозеф помрачнел.
– Они погибли в пожаре.
– Мне жаль, – искренне посочувствовала Лана. Денни ведь рассказывал, что они подобрали Жозефа на безлюдном филиппинском пляже, где он спал под открытым небом. Он, наверное, с ума сходил от горя. – Поэтому ты и уехал из Франции? И приехал сюда?
Жозеф медленно кивнул, не отрывая взгляд от моря.
– У меня были кое-какие сбережения, так что я мог отправиться куда угодно. Иногда лучше уехать, правда?
– Правда, – согласилась Лана.
Она отправилась спать в полночь: разделась до белья, но на верхней койке все равно изнывала от духоты, кожа была липкой от солнцезащитного крема и соли. Вот бы между койкой и потолком было побольше места, чтобы сесть и выпрямиться. Иллюминатор открывался всего на пару сантиметров, свежий воздух почти не проникал внутрь. По ложбинке на груди скатилась капля пота.
Тихий плеск волн о борт яхты никак не мог успокоить мысли, они все возвращались к отцу. С тех пор, как Лана оказалась на «Лазурной», жизнь стала такой насыщенной, что она часами не думала о нем, хотя ночью часто перебирала в голове детские воспоминания, пытаясь найти трещины, сквозь которые виднелась ложь.
Лана просунула руку сквозь узкую щель иллюминатора – не прохладнее ли снаружи? Нет. Она вздохнула.
Китти с нижней койки прошептала:
– Не спишь?
– По-моему, у меня внутри все плавится, – ответила Лана.
– Ты хотя бы не обгорела. – На вершине утеса Китти утверждала, что кожа у нее уже достаточно темная и ей не нужен крем от солнца.
Лана перевернулась на живот и свесила голову вниз. Китти поднялась на локтях. Лана присмотрелась и разглядела в темноте очертания подруги.
– Кит, помнишь, как я ужасно хотела в Грецию?
– Конечно. Целый семестр брала с собой на обед только хлебные лепешки с сыром фета и оливками.
До переезда в Англию мать Ланы жила в Афинах, на окраине города. О ней у Ланы сохранились лишь обрывки воспоминаний, вроде наполнявшего кухню запаха жареных баклажанов и оливкового масла и угловатых черт лица, на фоне которых особо выделялись пухлые губы.
– Папа все говорил, что мы не можем позволить себе поездку или что он не может взять отпуск. – Лана покачала головой. – Очередная ложь. Я вспоминаю все эти мелочи, сотни деталей, которые оказались полной брехней. Все мое чертово детство – сплошной обман!
– Не говори так. – Китти выпрямилась, насколько позволяло расстояние между койками. – Твой отец тебя любит. Да, он облажался, но у него были на то причины. Он пытался тебя защитить.
Лане хотелось, чтобы Китти разделила ее гнев. Раны еще не затянулись, боль была слишком сильна, чтобы позволить Китти смотреть на произошедшее с точки зрения отца Ланы. Вздохнув, она сказала:
– Пойду, что ли, поплаваю.
– Сейчас?
– Да.
Лана слезла с койки; та прогнулась и скрипнула. Сняла купальник с крючка на двери – еще не высох.
– Ты правда пойдешь плавать?
– Буду держаться поближе к яхте.
– Там же темно.
– Ночью так обычно и бывает.
Когда Лана уже направилась к выходу из каюты, Китти спросила:
– Все в порядке?
– Да. Извини, просто слишком жарко.
– Ладно… Только будь осторожнее, хорошо?
– Конечно, – ответила Лана.
Выйдя в коридор, она вспомнила то странное скользкое прикосновение, которое почувствовала тогда, плавая ночью, и на мгновение засомневалась.
Лана пробиралась по проходу к камбузу, где по-прежнему стоял запах мяса, которое они готовили на ужин. Из какой-то каюты доносился храп, гудел холодильник.
На палубе было чуть прохладнее, но куда лучше, чем в тесноте каюты. Лана направилась к корме и вдруг кого-то спугнула.
– Черт! – вскрикнул Денни, стоявший спиной к ней. – Ты всегда так подкрадываешься к людям, когда те писают?
– Извини, – рассмеялась Лана, прикрывая рот рукой.
– Если хочешь воспользоваться ванной под открытым небом, то тут очередь.
– Я лучше воспользуюсь подводной ванной.
– Хочешь поплавать?
– Надо освежиться, – кивнула Лана.