Навстречу Нике

Я, не торопясь, закурил, взвалил тяжкую ношу на плечи, потихоньку захромал вслед за своими быстро скрывшимися у поворота спутниками.

Не прошёл и ста метров, как из–за кустов навстречу мне вышел медведь.

Мы оба остановились. Это был не какой–нибудь там медвежонок. Большой мишка.

Звать на помощь было бесполезно. Гул близкого водопада перекрыл бы звук моего голоса. Убежать от зверя я бы не смог. Единственное оружие – ножик лежал в каком–то из карманов рюкзака…

Вдруг медведь заревел и начал подниматься на дыбы.

«Господи, спаси меня! – вырвалось точно так же, как когда я летел в бездну оврага. – Только начинаю жить…»

Что–то надоумило меня свистнуть.

Медведь мгновенно чесанул в заросли. Подождав, пока верхушки кустов перестанут колебаться, затаив дыхание, я ринулся вперёд. Уцелел, как видишь!

Вечером река вынесла наши байдарки к ещё более грозному порогу, перед которым был лесистый островок. Разбили на нем палатки.

После ужина все заснули, а я сидел под звёздами на стволе поваленного дерева, слушал грохот воды, вдыхал насыщенный озоном воздух, думал о том, что моя жизнь действительно только начинается. Всё остальное было предисловием к чему–то, что меня ждёт.

Почему–то захотелось подняться. И я поднялся. Обратив лицо к звёздам, стыдясь самого себя, благодарил Создателя всего, что меня окружало, за спасение от медведя, за то, что не сгорел в самолёте, не разбился в овраге, не попал во время войны в лапы фашистам. За то, что существую среди мира чудес. Просил наставника, который не даст заблудиться. Молил, чтобы мне была дарована жена, ребёнок…

— С кем это вы тут разговариваете? – раздалось над ухом.

Вздрогнул. Обернулся. Это была повариха Ира, решившая почистить закопченные котелки.

Я промолчал.

…Прошло полгода. Стояла крепкая, морозная зима. Однажды вечером я оказался в гостях, в компании выпускниц психфака МГУ. Одна из девушек – Оля Бухина рассказала мне, что уже работает в лаборатории профессора Леонтьева. Сдирает шкуру с голов живых кроликов, вставляет электроды для записи энцефалограмм. Говорила, что ей жалко несчастных зверьков, не может привыкнуть. Я решил, может быть, этот профессор, изучающий работу мозга, ответит хотя бы на некоторые мои вопросы. Поведал о них Ольге.

— Нет. Он не знает, – ответила девушка. – Но я знакома с человеком, который знает. Это мой духовный отец священник Александр Мень. Хотите с ним встретиться?

«Ещё один поп», – подумал я. Всё же снисходительно кивнул.

Через неделю Оля позвонила, сказала, что меня ждут в Пушкино, в церкви Новой деревни. В понедельник, в восемь утра.

Гром не грянул. Небеса не разверзлись. «Бог любит готовить на медленном огне», – говорит дон Донато.

О том, как я замерзал на морозе у церковной ограды, дожидаясь застрявшего в остановившейся, обесточенной электричке отца Александра, как он бежал навстречу ко мне, тоже замёрзший, как отпаивал горячим чаем у себя в тесном, заставленном книгами, кабинетике, как потом, летом, крестил меня в день святых апостолов Петра и Павла – обо всём этом подробно написано в моих воспоминаниях.

Бог любит готовить на медленном огне.

93

Белое яичко лежало на дне клетки среди расщепленных зелёных веточек листового кактуса рипсалиса. Наши попугаи–неразлучники то беспокойно бегали вокруг него, то, испуская заливистые трели, взлетали на жёрдочки. Явно пытались что–то сообщить.

— Им срочно нужно гнездо, дуплянка, – сказал я Марине, которая держала тебя на руках. – Сегодня воскресенье. Где мы его купим?

А ты сияла, смотрела во все глаза.

— Придётся ехать на Птичий рынок, – сказала Марина.

Не успели мы собраться, как зазвонил телефон.

— Это квартира Владимира Файнберга? Это вы? Здравствуй, Володя! – произнёс мужской голос. – Не уверен, помнишь ли ты меня… Мы не виделись лет пятьдесят! Я – Лёва Опольев, друг нашего умершего приятеля А. М. Помнишь? С трудом нашёл твой телефон, решил позвонить. Как ты живёшь? Как сложилась жизнь?

Я обрадовался этому звонку. Не так уж часто раздаётся голос из–за пятидесяти лет, не так уж много осталось людей, помнящих меня с юности.

Вкратце рассказал о Марине. О тебе. Поделился радостью, вот наши попугаи–неразлучники отложили первое яйцо, собираемся на Птичий рынок за дуплянкой.

— Не надо! – закричал Лёва на том конце провода. – У меня есть, остался от волнистых попугайчиков гнездовой домик. Вычищу, чуть починю, завтра же привезу. Давай адрес! Как зовут твою дочку?

И действительно, на следующий день приехал, привёз деревянный домик, на откидной крышке которого большими золотистыми буквами было инкрустировано: НИКА.

Я угощал, чем мог, этого добродушного человека, как оказалось, пережившего после смерти любимой жены два инфаркта, дивился тому, что он возник из–за полувека именно в тот момент, когда мы собирались покупать дуплянку… Всё–таки, Ника, согласись, необычное сцепление обстоятельств. Но ещё больше был я поражён, услышав, что Опольев – всего лишь псевдоним, придуманный Лёвой в молодости, когда он писал стихи, думал стать поэтом. А настоящая его фамилия – Иоффе.

Такая же, как у моей мамы Беллы!

Вот тебе ещё одно «случайное» совпадение…