Я открыл дверь. На пороге стоял высокий мужчина средних лет, темноволосый со скорбным выражением лица. Как ни странно, несмотря на жару, носил он тёмный строгий костюм, что показалось мне сразу довольно необычной деталью.
Мужчина поздоровался и как-то осторожно попросил разрешения войти. В его голосе слышалось сочувствие, слегка приправленное скорбью и печалью. Антон* первым делом упомянул о том, что он работает в городской похоронной службе. Как получил адрес - так сразу и отправился к нам. Вскоре мы уже втроём сидели за столом на кухне и обсуждали всевозможные детали предстоящих похорон.
- А я только что собирался искать вас, - признался я.
Антон терпеливо и с большим тактом объяснил, что похороны могут состояться только через три дня. Проволочка возникла из-за того, что тело забрали для проведения судебной медицинской экспертизы, обязательной при наличии тяжёлых и принёсших смерть травм. К тому же его специалистам и сотрудникам потребуется некоторое время для того, чтобы привести покойника в надлежащий вид.
Слушая бесконечный поток мелких деталей, которые нужно было обдумать и утвердить, всё не мог поверить, что вот так запросто, не прошло ещё и суток с последней встречи с сыном, а я уже сижу и обсуждаю с посторонним человеком предстоящие похороны. И кого? Моего родного сына!
Между тем, вероятно под влиянием стресса и исказившего реальность алкоголя Наталья взбунтовалась, и начала протестовать против того, чтобы проститься с ребёнком в специально отведённом зале. Нет, она требовала его к себе на всё время, что можно было находиться рядом с ним. Просила на каждую оставшуюся минуту поместить гроб с Сашей сюда же, в соседнюю комнату, рядом с которой мы заседали.
- Поверьте, я бы вам не советовал этого делать, - осторожно попытался успокоить её Антон. - Вы просто не представляете, как он сейчас выглядит.
В свою очередь и я категорически восстал против настолько явно разрушительной идеи. Одна лишь мысль о том, что весь вечер, ночь и половину дня рядом будет находиться гроб с телом сына, была способна лишить последних сил. Мне казалось, что такого испытания мне не дано вынести.
- Я просто сойду с ума! - заявил я.
В итоге Наташа согласилась на ранее предложенный вариант с арендованным залом. Затем Антон достал цветной буклет и начал переворачивать страницы. Чего тут только не было! Столетиями отобранные и улучшенные дизайнерами и художниками предметы имели отношение к одной лишь теме - смерти. Венки, венки, венки... Каждый венок нёс на чёрной опоясывающей ленте соответствующую надпись. Были венки от друзей, были от родителей, от дедушки, от бабушки, от тёти и дяди... По-моему я заметил даже посвятительную надпись от любимого пса хозяина... Затем пошли гробы... Мы выбрали самый дорогой и красивый гроб из красного дерева. Он показался мне так хорош, что так и захотелось лечь в такой же рядом с сыном в могилу.
Закончив показ, Антон договорился о том, когда свяжемся на следующий день. Ещё раз, выразив соболезнование, собрал со стола подписанные бумаги об оказании услуг, все свои мрачные картинки, оставил визитку встал и ушёл.
Не видя больше надобности в сетевых поисках, я поднялся по белой лестнице наверх. Сверху услышал, как Наташа позвонила своей матери и сообщила о смерти внука. Та долго не могла поверить, предполагая, что Сашка опять придумал очередной розыгрыш, в который втянул и мать. Наташа, срываясь на слёзы, долго убеждала её, что трагедия случилась на самом деле.
Сидя на кровати, я тоже звонил. Близким и знакомым.
Потом по скайпу связался с братом, проживающим в Германии. Видел, как на экране вмиг превратилось в мрамор его лицо. Он только и произнёс:
- Что тут можно сказать...
А на заднем плане, моргнув цветастым платьем, горько зарыдала его жена.
Звонки шли и шли. Один за другим. Не знаю, откуда столько знакомых узнало о нашем горе в такой короткий срок.
Кому как, а мне выслушивать слова сострадания и соболезнования было всё тяжелее с каждым новым сочувствующим голосом. Ведь всё время продолжал же отчаянно цепляться за мысль, что кошмар пройдёт, что я попал в него случайно, попал в чужой дурной сон, где мне нет места.
У меня практически не было детства в современном понимании слова. На самой ранней стадии сознания, воспоминания прошлого смутно хранила память. Помню, меня отводили затемно, рано утром родители к какой-то старушке в очень древний, почти развалившейся однокомнатный деревянный домик. А сами спешили на работу. Там я играл сам с собой, с клубком ниток или же изучал с ней азбуку. Она кормила и изредка рассказывала сказку. Я уже не помню её, но помню руки, подающую тарелку - морщинистые, с вздувшимися венами на почти высохшей плоти. Забирали меня поздно вечером.
Потом пришёл черёд садика и школы. Всё свободное время я помогал маме и папе - в поле или в огороде. По ночам читал книги, поздно вечером учил уроки. Школьные премудрости давались на удивление легко, я бегло читал и считал в пятилетнем возрасте. Изредка со мной играл старший брат, но никогда родители.