Навстречу судьбе

Пока Ален говорил — деловито и веско, как агент по продаже недвижимости, давая ситуации собствен­ную оценку, — Дженна понемногу начала прозревать. Ею овладело смущение — не только от слов, недавно обращенных к Маргарите. Дженна вспомнила все, что говорила с тех пор, как очутилась в этом доме. Как могла она допустить такую ошибку? Художнику про­сто не мог принадлежать подобный дом, такая недви­жимость по карману лишь чрезвычайно состоятельно­му человеку, а в богатстве Алена Лемаршана Дженна не сомневалась с первого момента знакомства. Конеч­но, владельцем дома был он.

И он не удосужился поправить ее. О, теперь Джен­на понимала, чему он усмехался при разговоре! Да, ее заблуждение казалось ему весьма забавным. Не в со­стоянии хоть что-нибудь ответить, она задрожала и побледнела от смущения, а затем не нашла ничего лучшего, как броситься прочь из комнаты, подальше от стыда.

— Дженна!

Она не ответила Алену, помчавшись вверх по лест­нице в свою комнату и не обращая внимания на го­ловокружение. Она немедленно уедет. Уедет сразу же, вызовет такси и вернется в Париж. Потом вызовет Глина. Он мог приехать, он действительно беспокоил­ся за нее, несмотря на ее самоуверенное поведение.

Никогда прежде не оказывалась Дженна в таком поло­жении. Ее била дрожь от потрясения и унижения.

На верху лестницы она услышала, как Маргарита спорит с Аленом. Дженна не различала слов, но была довольна, что Ален получил по заслугам. Она метну­лась в свою комнату и начала лихорадочно укладывать вещи, чуть не плача от ярости и стыда.

Дженну лихорадило, в этот момент она не могла думать ни о чем, кроме своего позора. Воспоминание о нем ранило больно, мучительно, но самым мучи­тельным было чувство, что она позволила оскорбить себя. Она взялась играть роль, чуждую ее натуре, и не справилась с этой ролью. Она пыталась быть реши­тельной и властной, строила из себя меркантильную особу, которую ничем, кроме выгоды, не проймешь. Подобные поступки были не в ее характере, и сейчас Дженна чувствовала себя скверной и глупой, как про­казливый ребенок, пойманный на воровстве.

Ален вошел без стука, и Дженна повернулась к нему.

— Если вы изволите подождать, месье, я вскоре бу­ду готова к отъезду. Можете распоряжаться моим на­следством, как вам заблагорассудится, — я больше ни­когда не вернусь в эту отвратительную страну.

— Вернетесь, — спокойно возразил он. — Успо­койтесь, Дженна. Вам было больно, а я имел глупость прибавить вам боли. Сожалею. Вы простите меня?

Дженна отвернулась. От смущения слезы выступи­ли у нее на глазах.

— Нет, вы ни о чем не сожалеете. Вы выставили меня на посмешище, и были только рады этому! Лад­но, надеюсь, теперь вы удовлетворены, но впредь вам придется иметь дело с Глином!

— Я вовсе не хотел выставлять вас на посмешище. Сначала я не мог поверить, что вы сочли этот дом отцовским наследством, а потом… да, мне нравилось слушать, как вы говорите о нем. Mon Dieu! Я сам попал в глупое положение. Не будь я таким большим, мать отшлепала бы меня как следует. Не уверен, что она когда-нибудь простит мне эту шутку.

— Значит, она вступилась за меня? — Дженна обернулась, не замечая, что слезы катятся по ее ще­кам, и Ален грустно усмехнулся.

— Притом самым решительным образом. Подумав, вы поймете, что большинство людей были бы в этом случае на вашей стороне. — Он решительно взглянул на Дженну. — Спускайтесь вниз, поговорим все вместе.

— Нет! Я не хочу ни с кем разговаривать, а мень­ше всего — с вами. — Дженна вновь принялась укла­дывать вещи, чувствуя, как неудержимо дрожат руки. Раскаяние Алена было слишком кратковременным: со­изволил один раз извиниться и тут же вновь начал отдавать приказы. Это не облегчило ее боль.

— Дженна, рассудите здраво — вы только измуча­етесь. — В его голосе прозвучал упрек, и Дженна кру­то повернулась.

— Это ваша вина!

— Согласен. — Ален раздраженно пожал плеча­ми. — И готов признать все что угодно, если вы ус­покоитесь и спуститесь поговорить с моей матерью. Я хочу довести дело до конца, хочу видеть вас обеих улыбающимися.

— Не смешите! — выпалила Дженна, лихорадочно хватая и засовывая в чемоданы вещи. — Я для вас всего лишь незваная гостья!

— Совсем напротив — званая. Вам здесь очень рады.

— Ерунда! — выпалила Дженна ему в лицо. Ее бледные щеки сейчас разгорелись до абрикосового цвета, грудь поднималась и опадала от смешанного чувства досады и смущения: она понимала, что по чужой воле оказалась в глупом положении и вела себя неподобающим для нормального человека образом.

Ален оглядел ее — растрепанные волосы, учащен­но бьющаяся жилка на шее, бурное дыхание. Он на­хмурился.

— Мне хотелось, чтобы здесь вы встретились со своим прошлым, обрели умиротворение, утешили мою мать. Да, признаю — я виноват в том, что поддался искушению и позволил вам считать этот дом почти своим, но причиной тому отнюдь не мой эгоизм. Если бы вы сообщили, каким образом можно выйти из это­го запутанного положения, я был бы только рад.