Навстречу ветру

Мать Рене сидела у изголовья гроба, окруженная несколькими женщинами, и безутешно рыдала. Сан заметила, что она постоянно повторяет одну и ту же фразу. Поначалу девочка не разобрала ее из-за плача. Она постояла перед матерью Рене какое-то время, глядя на ее отчаяние и размышляя, стала бы ее собственная мать так плакать, если бы она умерла. И вдруг поняла, что она говорила:

— Если бы у нас были деньги, чтобы позвать врача и оплатить лекарства, моя бедная девочка не умерла бы…

Вот оно что. Вот что произошло. Рене умерла не потому, что Бог позвал ее к себе, как все твердили со вчерашнего дня. Она умерла потому, что они не смогли заплатить доктору. Сан почувствовала, как внутри нее что-то рушится, и вся скорбь, которая до тех пор стояла комом у нее где-то в животе, выплеснулась в тот миг. Девочка заплакала и выбежала из дома. Она не останавливалась, пока не добежала до часовни Монте-Пеладу. Сан бросилась навзничь, задыхаясь, орошая землю своими слезами. Через какое-то время рыдания стали утихать. В конце концов она села, вытерла лицо, испачканное в земле, подолом платья, и, прижав колени к груди, словно пытаясь саму себя обнять, стала смотреть на пейзаж, на бедные дома Кеймады, скудные огороды, высушенные горы, которые спускались к морю, как круто обрывающийся красноватый каскад камней, а там внизу размытое далекое пятно Карвоэйроса с его шумом и весельем, таким далеким от скорбного дня в деревне.

И тогда Сан поняла. Люди, которые жили в больших домах в Карвоэйросе, имели достаточно денег, чтобы вызвать врача, когда они болели. И люди в Италии, с ее улицами, наполненными автомобилями, и электрическим светом, и тысячами школ. Если у тебя есть деньги, ты не умрешь. По крайней мере, не в шестилетнем возрасте. А Сан хотелось добиться, чтобы шестилетним девочкам не приходилось умирать. Она станет врачом и будет принимать людей без денег, которые живут в деревнях, окруженных скалами. Сан хотела стать врачом. Именно этого она будет добиваться своей жизни, этому желанию она последует, за эту уверенность ухватится. Ей показалось, что внезапно она поняла эту необъяснимую вещь, которую взрослые называют миром.

Месяц спустя Сан пошла в школу. Дети из Кеймады вставали очень рано каждое утро и преодолевали пешком пять километров, отделявших их от Фажа-де-Байшу. Они проходили по тропинке, петляющей по краю пропасти, с тетрадями и судками с едой за спиной. Поначалу они шли полусонные, молча, спотыкаясь, иногда даже сталкиваясь с валунами, разбросанными по дороге. Но через какое-то время все взбадривались и начинались шутки и песни. А под конец — и бег наперегонки, чтобы узнать, кто первый добежит до дверей зеленого здания, возвышавшегося посреди деревенской площади в тени банановых деревьев, окруженного большими бугенвилиями с цветами оттенка фуксия, за которыми с любовью ухаживала донья Натерсия.

Донья Натерсия была учительницей Сан. Ей было около сорока лет, она была красивая и приятным образом энергичная. Донья Натерсия обожала детей, хотя у нее самой их не было. У нее была очень светлая кожа. Ее родители были мулатами, потомками европейских колонизаторов, которые в прошлом заводили себе любовниц среди черных женщин. Дела у семьи шли неплохо: у них был пансион в Прае, столице государства, и они зарабатывали столько, что могли себе позволить отправить единственную дочь в школу португальских монахинь, где обычно учились самые богатые девочки из простого народа. Были также некоторые девочки из неблагополучных семей, которые учились за счет стипендии монашеского ордена. Вся их школьная жизнь была отмечена различиями: они входили через другую дверь, меньшую по размеру и не такую украшенную, как парадный вход, носили гораздо более скромную форму, садились в конце класса на скамейки в самой глубине и не ходили обедать домой. Они обедали в приходской столовой после сестер, питаясь остатками их обеда. Бедность окружала и терзала их, как цепь, которой они были привязаны к задворкам мира, где собирается нищета и изгнание, и откуда они, в конце концов, вырвутся с трудом и не будут чувствовать, по крайней мере, позорное пятно, навсегда запечатленное у них на лбах. Их родители — пьяницы, попрошайки, проститутки — были паразитами, тараканами, не достойными существования, а они носили в крови их грязный след, их запах разложения, и были обречены бесстрашно сражаться со злым гением, который сопровождал их с рождения, уничтожал раз за разом и прибивал своим невыносимым весом.

Почти никто из школьниц не говорил им ни слова. Кроме Натерсии, которая внимательно наблюдала за ними с первого дня и сразу почувствовала сострадание. У нее было очень живое воображение, и она чуть не расплакалась, когда остальные девочки стали перешептываться во дворе, глядя на несчастных искоса и рассказывая о них сплетни, переданные старшими ученицами. Натерсия подумала, какой была бы ее жизнь, если по таинственной божественной прихоти она родилась бы в одной из этих семей, у нее был бы неизвестный отец и мать, которая делала бы ужасные и непроизносимые вещи с мужчинами.